Несколько комментариев

Елене Слоним

У учителя, знакомящего детей с ивритской литературой, есть довольно представительный сборник поэзии Хаима Нахмана Бялика (1873-1934) в русских переводах¹. И хотя, как заметил некогда М.О.Гершензон, "поэтический перевод  - печальная вещь", все же многие переводы сборника выполнены любовно и не без таланта.

Однако ни биографические очерки, имеющиеся в книжке, ни вышедшее в том же издательстве жизнеописание Бялика для детей ² не позволяют нынешнему читателю взглянуть на стихи адекватным взглядом. Под адекватностью я понимаю распознавание в стихах гула времени и культурных ассоциаций читателя-современника. Данная публикация хочет сообщить учителю некоторые сведения об обстоятельствах написания отдельных произведений сборника ³, а также расшифровать некоторые аллюзии из традиционных еврейских источников, в первую очередь, Танаха. Сам Бялик в беседе с ивритским поэтом младшего поколения Элиягу Мотнегом (1892-1977) жаловался на неотвязность библейского текста:

"Я ни в коем случае не призываю отдалиться от Танаха. Он слишком пророс в наших душах, и нам ни в коем случае нельзя вырывать эти ростки. Нам нельзя также увлечься внешней его формой, его красноречием, его пафосом  - и дать себя поработить, даже если все это и красиво. Танах безмерно поэтичен, и нам иногда кажется, что он выражает наши собственные мысли. Это мираж... Я поддался его очарованью, и мне трудно от него освободиться. И смотри: у меня даже в маленькое лирическое стихотворенье, простенькое, и то иногда прокрадется библейский стих и встанет этаким краснобаем. Может, только в моих народных песнях я сумел его преодолеть" ⁴.

Живя в России, Бялик пристальнейшим образом следил за тем, что делается в русской поэзии, и специальные исследования выявили глубокие связи его с поэзией русских символистов, таких как Ф. Сологуб и Вяч. Иванов ⁵. Приходится принять принципиальную несводимость бяликовских стихов к одной интерпретации,  - явление, несколько раздражавшее читателей старшего поколения, с огорчением отмечавших, что любимый поэт "в последнее время грешит модернизмом". Но даже независимо от символистской поэтики, поэзия Бялика не рационалистическая, а эмоционально-ассоциативная, как правило, многословная, как бы импровизационно скользящая по нити образов, рождающих смыслы. У Бялика не так много коротких лирических стихотворений, а на русский язык переведено и того меньше. Его талант отчетливее проявился в длинных стихотворениях, но новаторство в возрождении ивритских слов и преображении их в поэтические образы не распознается по переводу хотя бы потому, что русская поэзия к тому времени уже создала огромное количество текстов и превратила "поэтические сочетания" в тусклые стертые монетки, тогда как у Бялика они еще сверкают как новенькие.

Читающему стихи Бялика в подлиннике необходимо учесть, что они были написаны на ашкеназийском иврите, отличавшемся, в первую очередь, ударением. Нормативное ударение в том, ушедшем иврите приходилось на предпоследний слог, тогда как в теперешнем, принятом в Израиле, оно падает на последний слог (сефардийское произношение). Только соблюдение правил изначально предполагавшегося прочтения позволит выявить музыку стихотворения, которую сам поэт считал весьма значимой.

НАД КОЛОДЦЕМ, ЧТО В САДУ

(Еш ли ган у-веер еш ли)

Опубликовано в журнале "Ха-Шиллоах", № 18, Адар 1908.

Из цикла так называемых "народных песен" Бялика, в жанре, который мыслился поэтом для восполнения отсутствующего на иврите песенного фольклора. Все стихи этого жанра  - оригинальные произведения Бялика, использующие мотивы религиозных ритуалов (на иврите) и идишского фольклора. Из мотивов любовных народных песен наиболее распространены: споры и пререкания родителей и сватов по поводу приданого; волнения и гнев девушки на возлюбленного, не спешащего назначить день хупы; попытка со стороны юноши и девушки соблазнить партнера, заманив его на тайное свидание в саду или в комнате с целью ускорить желанное бракосочетание; зависть соседей при виде счастливых новобрачных.

Колодец в еврейской традиции,  - место знакомств, выбора суженого (суженой), как это находим в Танахе: Ривка, пришедшая поить овец, встречает свата Элиэзера (Берешит, 24); Рахель в аналогичной ситуации встречает Якова, и он демонстрирует свою любовь тем, что один сдвигает тяжелый камень с устья колодца (там, 29).

Символика сада и колодца в Песне Песней (откуда и традиционное обращение к возлюбленному: доди): "Запертый сад  - сестра моя, невеста, заключенный колодезь, запечатанный источник" (4:12),  - использована Бяликом, чтобы обозначить существующую между персонажами стихотворения эротическую близость: сад не заперт, а гостеприимно открыт, и юноша регулярно пьет воду из колодца невесты. Это особенно прозрачно в оригинале, где буквально написано следующее.

Первая строфа

У меня есть сад, и колодец есть у меня,
а над колодцем висит ведро;
каждую субботу приходит мой желанный,
чистой водицы попить из моего кувшина.

Строфа, подобно частушке, разбивается на две семантически раздельных полустрофы: первая,  - реальный план, описание настоящего сада и колодца; вторая,  - эвфемизм, описание интимных отношений между героиней и ее "желанным". Таким образом, не возникает и закономерного при чтении перевода галахического вопроса: можно ли по субботам черпать ведром воду из колодца? (Ответ на этот вопрос гласит самым недвусмысленным образом: нельзя).

Вторая строфа

Здесь Бялик пользуется крылатым выражением "я сплю, а сердце мое бодрствует" (Песнь Песней, 5:2), но внутреннюю раздвоенность библейской героини заменяет на противопоставление состояния девушки и внешнего мира: "Все в глубоком сне... Не спим мы двое: я и сердце молодое", которое и стилистически, и концептуально более подходит народной песне.

Девятая строфа

описывает день будущей свадьбы, как это принято в еврейской традиции, т. е. в начинающийся с 15 Ава "сезон любви" (через неделю после окончания траурного периода 17 Таммуза,  - 9 Ава, когда евреи свадеб не играют). Этот народный обычай описан в Мишне (Таанит, гл. 4, мишна 8):

"Сказал рабан Шимон бен Гамлиэль: не было у народа Израиля лучше дней, чем 15 Ава и Йом Киппурим, когда девушки иерусалимские выходят в белых одеждах... [15 Ава] выходят и танцуют в виноградниках. И что же они, бывало, говорят?,  - Юноша, подними глаза и погляди, что ты себе выберешь?.."

Потому в подлиннике девятая строфа выглядит так:

Будет сверкающий летний день,
который прольет нам на головы червонное золото,
и через забор деревья благословят нас
ветвями, тяжелыми от плодов.

Жаботинский, переводя эту реалию на язык русской культуры, заменил позднее лето весной, а плоды деревьев,  - их "сладким цветом".

Двенадцатая строфа

И промолвлю громко я:
- Посвящаю,  - ты моя.

Бялик включил в текст стихотворения начальные слова ритуала бракосочетания, как сказано в Сидуре:

"Жених надевает кольцо на палец невесты и произносит: 'Вот ты посвящаешься мне этим кольцом по закону Моисея и Израиля'".

ПРИЮТИ МЕНЯ ПОД КРЫЛЫШКОМ

(Хахнисини тахат кнафех)

Опубликовано вместе с "Заводью" и "Свитком пламени" в "Ха-Шиллоах", № 15, октябрь 1905.

Стихотворение написано по возвращении Бялика из Варшавы, где выходил тогда "Ха-Шиллоах", в котором поэт редактировал литературный отдел. В стихотворении чувствуется настроение человека, вернувшегося домой, к жене (Маня оставалась в Одессе). Клаузнер торопил Бялика назад, в редакцию, но получил такой ответ: "Поживу месяц-другой, а там посмотрим" (письмо от 20.01.1905). Тем временем редакция переехала в Одессу, и Бялику не пришлось снова расставаться с домом.

С другой стороны, возвращение в Одессу означало для Бялика возможность вновь обратиться к работе над с детства любимыми текстами для антологии агадот, погрузиться в духовный мир еврейской традиции, а значит, при интерпретации стихотворения необходимо вспомнить крылатый образ Шехины (как в стихотворении "Последний").

С третьей стороны, не исключено, что в "Приюти меня под крылышком" звучит эхо любовного переживания Бялика в 1904 году, в Мрозах (недалеко от Варшавы), запечатленного в стихотворениях "Где ты?" и "Мотылек". В письме Бялика С.  Бен-Циону (11.06.1904, Мрозы) читаем:

"Что до меня,  - я был близок к любви. Сюда будто с неба упала красивая девушка, провела три дня кряду под сенью леса,  - и пропала. Я написал два любовных стихотворения, одно короткое, в духе "Им димдумей а-хама" ("Перед закатом"), а второе более длинное, в духе  - в аромате вина... Я удостоился гулять с нею часа три с половиною, не требуй от меня точности. Бродили в поле и по лесу, рвали незабудки, я гладил ее волосы. Милая девушка! Однако как сквозь землю провалилась... К черту! Никому не говори, слышишь? Не то убью я тебя, как пить дать. Она ночевала одну ночь у Клаузнеров, и перед сном между нами было договорено встать назавтра в пять утра и идти гулять по лесам и полям, но  - Господь располагает. Он навел на меня глубокий сон до десяти часов утра, а она,  - бедняжка,  - поспешила встать в четыре, как забрезжило солнце, и все то время прождала под моим окном с затворенными ставнями. В конце концов, плюнула и ушла. И несмотря на это, на другое утро мы гуляли. Короче говоря, ничего тут нет, это так же верно, как то, что я еврей. Есть тут лишь два стихотворения, цена которым около десяти рублей серебром и копейками".

Стихотворение написано в русской поэтической кольцевой композиции. Бялик далеко не всегда умел себя ярко выразить в жанре короткого лирического стихотворения, но здесь, как в лучших своих образцах этого жанра, он выстроил четкую структуру: строфы повторяют себя синтаксически и риторически. Эмоциональная аура стихотворения сплетается из присущего Бялику,  - еврею из местечка, ученику ешибота, не бывавшему в Европе и не учившемуся в университете,  - страха перед огромным общечеловеческим миром (особенно отчетливо это чувство проявилось в стихотворении "Левади"  - "Последний"), отчего он чувствовал себя уверенно только на знакомой еврейской почве, и горечи от сознания того, что "кошерное" еврейство отняло у него молодость, любовь и мечту, такие доступные в категориях светской европейской культуры. Еще в 1906 году близкий к поэту критик Фишель Ляховер писал, что лирика Бялика об абстрактной любви, об общечеловеческой эмоции, а конкретной любви он не знает.

Таким образом, стихотворение одновременно объемлет как минимум три смысла.

БЕЖАТЬ? О НЕТ.., ИЛИ ПРОВИДЕЦ, БЕГИ!

(Хозе лех брах)

Опубликовано в "Ха-Шиллоах", № 23, зима 1910/11.

Стихотворение написано в Таммузе 1910 года, вместе с "Перед книжным шкафом", "Так будет,  - найдете вы..." и несколькими так называемыми "народными песнями". То был плодотворный период, когда поэтическое начало словно высвободилось из под гнета кропотливой работы над книгой "Агада", незадолго до того завершенной. С другой стороны, известное опустошение после долгого и напряженного труда тоже ощущается в этих стихах.

Во всех публикациях стихотворению предписан эпиграф из Книги Амоса. Вот его контекст:

"И сказал Амация [первосвященник] Амосу: Провидец, пойди, удались в землю Иудеи; там ешь хлеб и пророчествуй, а в Бет Эле [в царстве Израильском] больше не пророчествуй, ибо он святыня царя и дом царский. И отвечал Амос и сказал Амации: я не пророк и не сын пророка; я был пастух и собирал сикоморы. Но Господь взял меня от овец и сказал мне Господь: иди, пророчествуй народу моему, Израилю" (7:12-15).

Первая строфа

Лирический герой Бялика не отрицает своего пророческого предназначения. Это и перифраз известной отговорки Моисея: "Человек я не речистый" (Исход, 4:10), и сравнение речи лирического "я" с ударом молота, т. е. указание на то, что эта речь,  - речь Господа.

Вторая строфа

Образ молота и наковальни неоднократно появляется у Бялика как метафора внутренней готовности человека (или народа) к восприятию некоего внешнего импульса. В данном случае "не встретил наковальни" в сердце народа. В основе метафоры,  - одно из закрепленных традицией метонимических прозваний Бога Патиш Мефоцец, т. е. Молот Разбивающий, заимствованное из книги Иеремии:

"Слово Мое, не подобно ли огню, говорит Господь, не подобно ли молоту, разбивающему скалу?" (23:29).

Третья строфа

Лирический герой возлагает грех невнимания к его пророческим словам на народ, но делает это иносказательно. Обвинение приняло форму упрека в нарушении заповеди о выплате дневного заработка поденщику (в стихотворении,  - "батраку"):

"Не обижай наемника... в тот же день отдай плату его" (Второзаконие, 24:14-15).

Четвертая строфа

Стихотворение заканчивается типичным для пророков предвещанием гибели с использованием метафорического образа бури, вихря: ср.:

"Он [Господь] обращает князей в ничто... как только Он дохнул на них... и вихрь унес их, как солому" (Исайя, 40:23-24).

И еще:

"Борющиеся с тобою [с Израилем] будут как ничто... ветер разнесет их и вихрь развеет их" (там, 41:12,16).

С другой стороны, эти патетические слова выражены фольклорной интонацией "А вас,  - а вас...", словно проклятие обиженного героя в адрес плохих, не внявших ему евреев. Ср. "Над колодцем, что в саду":

"А враги придут к нам в гости / И полопают со злости".

Эта ситуация возвращает читателя к ситуации начала стихотворения, к пастуху-простолюдину.

ИСТИННО, И ЭТО КАРА БОЖЬЯ

(Ахен гам зе мусар Элоким)

Опубликовано в "Ха-Шиллоах", № 14, ноябрь 1914 года.

В стихотворении отражены некоторые мысли Ахад Гаама, в частности, протест против ухода евреев в нееврейскую культуру, выраженный им на знаменитом собрании российских сионистов в Минске в 1902 г., где идеолог "духовного сионизма" вспомнил только что скончавшегося скульптора-еврея с мировым именем Марка Антокольского.

И если бы в роде был зачат орел,
Он, крылья расправив, гнезда б не обрел:
От дома далече б он взмыл к поднебесью,
Не стал бы ширяться над вашею весью.
Прорезал бы тучи лучистой тропой,
Но луч не скользнул бы над весью слепой,
И отклик нагорный на клекот орлиный
Расслышан бы не был могильной долиной.

Переводчик Вяч. Иванов, как и положено символисту, уходит от конкретных бяликовских зрительных образов-картин и заменяет их многосмысловыми словесными образами. У Бялика:

И если из ваших сынов вырастет орел и оперится,  -
из родного гнезда вы его прогоните навечно;
и даже если взмоет ввысь, жаждя солнца, в величии силы,  -
не к вам низринет светила.
И если прорежет крылом тучу и проложит дорогу лучу,  -
не на вас падет луч;
вдали от вас на пике скал издаст свой клекот,
и эхо его крика вас не достигнет.

Эта картина, конечно, метафорическая, грандиозная, и подражает риторике пророков: "Но даже если бы ты, как орел, высоко свил гнездо твое,  - и оттуда низрину тебя, говорит Господь" (Иеремия, 49:16). Но одновременно она и простая: от земли к солнцу, попытка принести свет на землю, сначала целиком (светила), затем частично (луч) и, наконец, привлечь земных жителей к небу криком.

⁵ Х. Бар Иосеф. Бялик и русская поэзия.// Ариэль, 1993, №3. Э. Натан. А-дерех эль "Метей мидбар" (Путь к "Мертвецам пустыни"). Тель-Авив, 1992.