Рав Шмуэль Вигода (Иерусалим)

МЕЖДУ ЛИТВОЙ И АФИНАМИ

Эммануэль Левинас — философ и педагог

Содержание еврейского образования

До сих пор мы стремились вычленить в философии Эммануэля Левинаса концепцию образования. Попытаемся теперь рассмотреть, каким, по мнению философа, должно быть содержание этого образования.

Главную функцию образования Левинас видел в созидании культуры. В такой стране, как Франция, не существует культурного вакуума, который требуется заполнить еврейским содержанием. Сегодня это с большим или меньшим основанием можно сказать и о большинстве других стран диаспоры. Мы с рождения вписываемся в местный культурный ландшатфт, дышим и мыслим его образами  — неважно, хотим мы этого или нет. Время в диаспоре течет по христианскому календарю. Христианство задает его ритм: звон колоколов отделяет время, священное для христиан, и этот звон слышат все. Произведения литературы и искусства, декоративные и архитектурные мотивы, идиоматические выражения и устойчивые словосочетания, музейные залы и театральные подмостки  — все насыщено христианской символикой. Благодаря этому христианское образование не нуждается в усилиях для создания благожелательной культурной среды, повышающей его притягательность для учащихся и престижность. Ему обеспечена исходная солидарность и аутентичная идентификация детей и родителей, независимо от того, присутствовали ли они хоть раз в жизни на церковном богослужении. Это возможно, в частности, потому, что практическое неисполнение требований церкви (со времен Просвещения повсеместно распространенное на западе) не мешает человеку ощущать свою принадлежность к христианской культурной общности. В западных странах христианское образование уже давно воспринимается как универсальное, и порой еврею легче и даже естественней чувствовать себя христианином, нежели иудеем.

Еврейское образование, как и христианское, нуждается в дружественной культурной среде, которой ему, однако, чрезвычайно недостает. Дело, разумеется, не в отсутствии еврейской культуры, а в специфических, "походных" условиях ее функционирования в диаспоре. Отправляясь в изгнание, еврейский народ взял свою культуру с собой  — в виде текстов, молитв, законов и преданий, свернутых в свитки, хранимых книгами. Иудаизм  — книжная, духовная, сугубо интеллектуальная культура, доступ к которой поэтому затруднен. Чтобы черпать из источника еврейской традиции, требуется упорный труд с применением предварительных знаний и навыков, которыми негде овладеть, кроме самой этой традиции. Все это приводит к замкнутости, герметичности еврейской культуры. Недоступность для чужих веками защищала еврейское наследие от посягательств, позволив ему не только сохраняться, но и развиваться в галуте. Однако сегодня герметичность и интеллектуализм стали преградой для самих евреев, приходящих к иудаизму извне. За пределами еврейского мира трудно почерпнуть мотивацию для путешествия в этот мир, тем более, если путь туда вымощен препятствиями. Как побудить детей к их преодолению? Что может заставить ребенка терпеливо трудиться во имя неведомой ему цели, ради награды, притягательность которой на первых порах вовсе не очевидна?

Левинас видит решение этой проблемы в созидании современной еврейской культуры, в самом глубоком и полном значении этого слова. Несмотря на то, что еврейская традиция, по мнению Левинаса, способна исцелить пороки Просвещения и спасти западную цивилизацию от саморазрушения, она не станет лечебным средством, пока не вырвется из стен униженной синагоги. Сегодня для внешнего мира, как и для значительной части самих евреев, иудаизм сводится к синагогальному ритуалу и набору традиционных еврейских блюд. Мир мыслей и идей, мир Торы, хранится на страницах книг, доступных немногим. Он лишен актуальных культурных форм, не служит источником вдохновения философам и творцам культуры, социальным движениям и политическим течениям (разумеется, за отдельными блестящими исключениями, к числу которых в первую очередь относится сам Левинас). Поэтому первая задача еврейского образования, по Левинасу,  — открыть детям доступ к языку Библии и Талмуда. Еврейское образование должно начинаться с еврейского языка. Однако владение ивритом ни в коей мере не означает принадлежности к еврейской культуре, а лишь служит предпосылкой к ее углубленному изучению. Конечно, еврейские тексты доступны и в переводах, однако на этом пути далеко не уйдешь: без знания иврита трудно понять настоящий смысл даже переведенного текста.

Пробным камнем живой действующей культуры, по Левинасу, является ее способность решать проблемы сегодняшнего дня  — задачи, которые перед каждым поколением ставит время. Еврейской культуре в этом отношении приходится нелегко: секулярное еврейство видит в ней рудиментарную окаменелость, которой место в музее, в то время как верующие заостряют внимание на необходимости безоговорочного послушания традиции  — увы, часто в ущерб пониманию ее смысла.

Удивительная живучесть еврейской культуры больше не означает жизненности. Левинас убежден, что еврейская культура вновь обретет жизненность не раньше, чем будут заново открыты еврейские классические тексты  — открыты поколением, взыскующим их духовности, мудрости, святости. Речь, разумеется, идет не об археологическом открытии, когда со вновь обретенной святыни бережно сдувают пыль, прежде чем поместить за музейное стекло. Евреям предстоит добиться, чтобы дремлющие за обложками фолиантов тексты стали для них источником вдохновения во всех областях жизни и творчества, а затем доказать миру, что это так. Эти доказательства, воплощенные на всех поприщах культурной деятельности (а не только на религиозно-философской стезе) станут плотью возрожденной еврейской культуры, одновременно национальной и универсальной  — в той мере, в какой соединяет эти два начала Книга Книг. В этом отношении наше время отличается от предшествующих двух столетий главным образом тем, что гуманистическая европейская цивилизация  — наиболее близкая, а потому самая мощная альтернатива иудаизму  — пребывает в глубоком кризисе: ее творческий источник замутнен отбросами собственной жизнедеятельности и в значительной мере отравлен ими. Левинас уверен, что раби Акиве и раби Тарфону и сегодня есть что сказать нам. Проблема лишь в том, чтобы правильно задать вопрос, что означает  — задать его из сегодняшнего дня.

Этому препятствует, помимо прочего, университетская иудаика. Наука превратила еврейскую мысль в собрание древних источников, повествующих о том, чего заведомо больше нет. Университетский подход к иудаизму, поддерживая академический интерес к нему, умерщвляет его актуальность. Ученый желает говорить о тексте и вместо текста, который, по его мнению, уже не в состоянии сам говорить за себя. Это напоминает похороны, где речи о покойном произносят все, кроме самого "виновника" торжества. Ему уготована пышная гробница, но отныне он не хозяин даже собственного прошлого.

Критикуя академический подход, Левинас, с другой стороны, признает, что религия плохо вооружила современного еврея для встречи с сегодняшним днем. Он почти безоружен перед культурной альтернативой, которой окружен. Левинас видит две главные причины этого в том, что, во-первых, иудаизм требует безграничной преданности, не приводя никаких рациональных доводов в оправдание своего требования; во-вторых, иудаизм не всегда уважительно относится к современному миру, от которого большинство живущих ныне евреев не готовы отказаться, ибо именно там они находят простор для созидания и творчества.

Помимо важности основательного изучения классического иврита, Левинас не устает говорить о "высоком" еврейском образовании. Не видя необходимости пересматривать его традиционное содержание, он заостряет внимание на современных методах овладения этим содержанием. В свете главной философской тенденции Левинаса можно парадоксальным образом интерпрерировать это как требование осуществить "перевод Торы на греческий"  — т. е. на язык современной европейской культуры и ее философского мышления. Делать этот так или иначе вынужден каждый еврей, живущий в окружении этой культуры и независимо от своего желания проникнутый ею,  — вот для чего ему, по Левинасу, необходимо совершенное знание иврита! Сегодня, в отличие от недавнего прошлого, еврею мешает успешно действовать на духовном и практическом поприще не "отставание" от европейской цивилизации, а отчуждение от собственного еврейского наследия  — ведь оно могло бы явиться панацеей от недугов, которыми страдает западный мир.

В этом мире еврейское образование должно сочетать интеллектуализм с традиционностью. Традиционалисты видят в еврейском образовании средство приучить детей к исполнению заповедей, имея в виду прежде всего специфические еврейские заповеди, отделяющие еврея от других народов. В духе этой тенденции знаменитое изречение мудрецов: "Поистине велико то учение, которое приводит к деянию!" интерпретируют так, что деяние (т. е. практическое исполнение заповедей) важнее учения, которое не более чем средство, или путь, ведущий к нему. С другой стороны, в либеральных кругах, признающих интеллектуальную ценность еврейского образования, считают излишним "деяние", т. е. соблюдение традиции "галаха ле-маасе".

Левинас в ряде статей отмежевался от обеих тенденций  — от каждой по своей причине. Он упоминает Спинозу и Мендельсона как мыслителей, заимствовавших у Рамбама идею, что иудаизм  — не религия откровения, а закон откровения. Иудаизм не противостоит разуму, а раскрывает перед ним высшую реальность. Разум в состоянии постичь эту реальность, однако он не в силах устоять перед ней без дополнительной поддержки. Именно в этом  — в обретении такой поддержки, позволяющей разуму хранить достигнутое понимание и передавать его, заключена новизна, принесенная миру иудаизмом. Из этой предпосылки Левинаса следует, что еврейское образование не противоречит интеллекту и не борется с ним, напротив  — оно призвано уберечь его, защитить разум от хрупкости и нестойкости человеческого существа, наделенного этим непомерным даром. Левинас выступает здесь оппонентом Платона, который полагал, что деяния человека, обретшего совершенное знание, также будут совершенными. Такое утверждение не кажется Левинасу реалистичным. Разум сам по себе не защищен от падения и уязвим для соблазнов: мифология уводит его своим путем, заставляя галлюцинировать. Самые рациональные доводы разум отыскивает как раз для оправдания иррациональных действий. Поэтому человеческое поведение нуждается в строгих нормативах, способных защитить человека от собственного зла и ошибок.

Таким образом, содержание еврейского образование получает у Левинаса двустороннее определение. С одной стороны, оно должно помочь ученику обрести универсальное понимание, доступное разуму,  — это понимание можно обнаружить на страницах еврейских книг, покрытых пылью столетий, и перенять его ценой самоотверженных интеллектуальных усилий. С другой  — защитить его разум и личность от опасностей, которые таит такое глубокое понимание,  — защитить с помощью твердо усвоенных поведенческих и нравственных нормативов (галахи), тем самым придав этому пониманию дополнительную устойчивость.

Важнейший вывод, следующий отсюда, гласит: обучение галахе приобретает ценность лишь тогда, когда главной задачей образования является универсальное понимание, инструментом которого служит интеллект. Еврейское образование должно быть одновременно интеллектуальным и традиционным. В подобном единстве Левинас видел будущее еврейской учености и культуры в целом. Это будущее представлялось ему необычайно важным не только для еврейского народа, но и для всего человечества в целом.

Сокращенный перевод с иврита Арье Ротмана.