А. Львов (С.-Петербург)
МААРАЛЬ ИЗ ПРАГИ,
СПОР О ПИЛПУЛЕ И ПРОБЛЕМЫ
ЕВРЕЙСКОГО ОБРАЗОВАНИЯ
(продолжение)
Маараль о назначении пилпула
Категорическое требование Маараля прекратить преподавание пилпула в ешивах сопровождается часто критикой современного ему (да и нам тоже) способа выяснения Галахи - путем поиска в кодексах. Все такие кодексы Маараль называет Мишной и не устает повторять, что "не указывают Галаху из Мишны", и что для указания практической Галахи предназначен именно Талмуд, а между понятиями Талмуд и пилпул в учении Маараля существует прямая связь: пилпул - это просто Вавилонский Талмуд, противопоставленный Талмуду земли Израиля - прозрачному и мягкому, как оливковое масло, но, увы, недоступному нам в нашем изгнании,
ибо земля эта святая, в середине мира она, а это значит, что там все вещи равны себе и в порядке должном [пребывают], однако Вавилон так назван, ибо перепутан (балаль) , и есть он - смешение, и нет здесь единства, и потому там больше всего пилпула, ибо пилпул - это.когда один другому возражает, а тот - ему. Но не думай, что это есть недостаток возвышенности Талмуда Вавилонского, напротив, он возвышен над всем возвышенным, ибо пилпул есть интеллект, а это - ступень высочайшая. Но только, прежде, чем прояснится Галаха (а это есть интеллект), они [мудрецы Вавилонии] ранят друг друга и не успокаиваются58, ибо такова природа, порядок земли Вавилонской, самой себе не равной, и говорят даже из-за этого свойства, что мудрецы Вавилонии ненавидят друг друга. И потому мудрецы земли Израиля называли мудрецов Вавилонии глупцами59, и это несомненно, ибо вещь, из порядка выпадающая чем-то, - не может она нести мудрость. Тем не менее мудрецы Вавилонии превозмогали мудростью своей возражения и объяснения, и на интеллекте основывались, благодаря пилпулу. Но только, чтобы разъяснить пилпул, много нужно усилий и понимания, и не всякий человек на это способен, и потому называют мудрецов Вавилонии - глупцами60.
Мы видим, что критикуя "пилпул ложный", Маараль упоминает и "пилпул истинный". Чем же они отзличаются? Различия между пилпулом и хиллуком, установленные Х.Димитровским, для Маараля, похоже, не существенны; границу между истиной и ложью он видит не в логике рассуждений, не в их формальной структуре.
Однако причина, великую эту порчу причинившая, в том, что ложь вначале рождает в конце искривленье и порчу. И так [бывает], когда начинают в пилпуле говорить о вещах, в Галахе небывалых, когда известно, что неправду говорят их уста61...
Что значит "вещи, в Галахе небывалые"? Понятно, что речь идет о проблемах, которые обсуждаются в пилпуле, и понятно также, что эти проблемы являются чисто теоретическими, не связанными с практической Галахой, с конкретной жизненной ситуацией, кроме того, такое положение дел является осознанным и намеренным62. Может быть, Маараль отрицает здесь возможность применения "галахических фикций", гипотетических ситуаций, часто используемых Талмудом? Однако такие фикции играют вспомогательную роль и появляются лишь в середине рассуждения, после того, как задан вопрос; Маараль же обращает внимание на "ложь" именно в начале и в конце пилпула. Вероятно, он имеет в виду, что само намерение, цель, с которой человек подходит к тексту, и, соответственно, результат, который он хочет получить, не являются практическими, - это "вещи, в Галахе небывалые".
Мы, наверное, назвали бы такую ситуацию, в которой обсуждаются теоретические, не связанные с практикой проблемы, чистой наукой или же учебным процессом, изучением текста самого по себе и во имя его самого. Однако Маараль называет это занятие ложью. И ему уже не важно, как будет развиваться рассуждение, будет ли оно пилпулом или хиллуком, - неважно, ибо оно пусто внутри, в нем не было вопроса, продиктованного жизнью, идущего от действительности, и, значит, его началом является ложь, а концом - "искривленье и порча". Маараль не смотрит на сам процесс, - только на его начало и на его конец. Он вообще смотрит иначе, смотрит с другой стороны. Для него пилпул - не интерпретация "текста самого по себе", а интерпретация жизни посредством текста, указание Галахи для действия, то есть - Талмуд.
Маараль утверждает даже в пылу полемики, что истинные занятия Талмудом не нуждаются ни в какой формальной методологии, ни в каких правилах обращения с текстом, которые можно было бы осваивать отдельно от этих занятий, на учебном материале:
И, более того, нет в их словах даже общего правила; ведь если бы пилпуль небывалый и ложный пилпулю истинному был бы подобен, то можно было бы сказать, что возвысится в конце концов от пилпуля этого, в котором нет сути, до пилпуля истинного. Однако же это не так, ибо нет никакого подобия вовсе - ни в проблемах, ни в объяснениях63.
Конечно, ему можно возразить и вспомнить, например, о сформулированных еще в Талмуде правилах интерпретации текста Торы. Однако важнее понять Маараля, продолжающего, видимо, старую ашкеназскую традицию, избегающую методологической рефлексии64. Для Маараля текст не является мертвым объектом, предметом некой специализированной науки, препарирующей его своими методами. Напротив, Маараль стремится вступить с текстом в живой диалог, рассказать ему о своих проблемах, которые неожиданно оказываются и его, текста, проблемами, и вместе придти к общему решению. В таком диалоге метод, конечно же, не должен осознаваться, может даже показаться, что его нет вовсе. Для Маараля важен не метод, а наличие вопроса, ради которого стоило бы тревожить Тору, подниматься к ее интеллектуальным высотам. Таким вопросом может быть только указание Галахи для действия, и значит, необходимо само действие, материя, способная воспринять Тору как свою идеальную форму и тем самым дать ей (Торе) жизнь в нижних мирах.
Однако должен ты знать, что сказано в другом месте, в главе Хелек, что послал [сказать] р.Йеуда: "Будьте внимательны к сыновьям невежд, ибо Тора к Израилю от них выйдет"65. Странное дело, почему это невежда пригоден для восприятия семени ученого более, чем пригоден к этому ученый, до такой степени, что сказано: "ибо Тора к Израилю от них выйдет"? - но свидительствует опыт, что это так. И должен ты знать, что, подобно тому, как вешь эта в человеке пребывает, так же и в Торе, ибо интеллект исходит и рождается от человека, телом обладаюшего, ибо в предмете нуждается интеллект, а предмет его - материя, из которой исходит интеллект к действительности. И подобно этому - отец-невежда, у которого есть его телесность и предмет для интеллекта, пригоден к тому, чтобы от него вышел сын-ученый к действительности. Тот же, кто сам уже ученый, - целиком он интеллектуален, и нет здесь предмета для интеллекта, ибо материя - предмет его. И потому сказано: "Будьте внимательны к сыновьям невежд, ибо Тора к Израилю от них выйдет", - подобно тому, как находим у человека, что материя - предмет интеллекта человеческого, - что для возрастания интеллекта, который есть Тора, требуется предмет материальный. <...> И потому сказано: "Будьте внимательны к сыновьям невежд...", что предметом Торы является материальное, потому что нет у интеллекта самостоятельного существования в мире, но только - если есть у него предмет материальный. И разумей со старанием слова эти, ибо глубоки они66.
Тора, в трактовке Маараля, прорастает из земли, надстраивается над материальным миром, над телесностью быта со всеми его извечными проблемами, - подобно тому, как интеллект надстраивается над человеческим телом. Но в то же время Тора определяет мир, придает ему форму, - подобно тому, как.определяет она человека:
Тора есть порядок человека - какие действия он совершает, и как совершает, и каков порядок его действий, - все это вопросы Торы. И подобно тому, как Тора есть порядок человека, так же она - порядок мира67...
Это двунаправленное одновременное движение Торы от материи и к материи трудно удержать в сознании, и тем более непросто - обнаружить возможность такого движения. И очень легко потерять одно из направлений. И тогда Тора может показаться бегством от быта в прекрасные и бесконечно далекие от жизни интеллектуальные миры, или же, напротив, набором мелочных предписаний, порабощающих человека.
Для того, чтобы изучение Торы не было поиском интеллектуальной утонченности ради нее самой, должна быть возможность принятия галахических решений не по справочникам, а на основании этого изучения - из Талмуда. Более того, только такое изучение Торы дает человеку йират а-Шем, страх Божий, самый важный компонент заповеди, превращающий бездумное действие, навязанный обществом обычай, - в исполнение воли Творца.
Сказано (Киддушин 40б): "Изучение Торы важнее [исполнения], потому что приводит к исполнению", но толкование этому не таково, как понимают [обычно], что изучивший Тору сумеет, после этого, осуществить ее, - посредством того, что Тору учил. Не верно это, ибо Тора не будет важнее благодаря этому. Но [верное] толкование таково: ибо Тора действует так, что происходит исполнение в действительности, ибо всякий интеллект есть действующий в телесном, и потому Тора - а она интеллектуальна - действует в человеке телесном так, что выходят заповеди Торы в действительность, и поскольку Тора есть действующая причина исполнения заповедей, и известно, что причина важнее того, что является следствием. <...> Но когда отдаляются от Торы и нет с человеком Торы, нет здесь исполнения заповеди, как видим мы в нашем поколении68.
Изменения конца XVI века в ешивах Польши уничтожили, по мнению Маараля, Талмуд, и пилпул стал ложным, потому что утратил свою галахическую функцию. Именно в этот период произошло решительное отделение интеллектуальных миров от практической жизни, и освобожденные друг от друга части единой некогда Торы разошлись в разные стороны.
Такой видел Маараль судьбу эмансипированного интеллекта:
А если скажут, что, в конце концов, утонченность это, пусть даже и не подобная пилпулу истинному, - так не лучше ли изучать ремесло столярное, или другие ремесла, или же игру известную остроумием и уловками тонкими, и в этом также обретать утонченность?69
Что ж, евреи, кажется, воспользовались этим советом, изучили "другие ремесла" и достигли в них, как мы знаем, изрядной утонченности. Может быть, это действительно - лучше.
А вот и другой тип, вполне узнаваемый в современном еврее. Это - подросший мальчик из рассказа рабби Хии, тот, который "прочитал [Писание], и выучил [Мишну], но не служил ученым"70. Легко заметить в нем все, предсказанное Мааралем: и нерассуждающую религиозность "кутия", подражающего "деяниям Эсава", и склонность к магии, низводящая заповеди до уровня колдовства, и феминизацию его мира, в котором бездействует мужское интеллектуальное начало, оторванное от своей материи и потому не приносящее плодов71...
Интеллект и действие
Итак, спор о пилпуле, затеянный Мааралем, никак не сводится к вопросу о достоинствах и недостатках методов пилпула. В центре внимания Маараля находится Талмуд, точнее - его отсутствие, пропасть, разделяющая интеллектуальные выси и практическую жизнь, бесконечно далекое от человека Писание и слишком близкую, лишенную глубины смыслов Мишну. Пилпул оказывается главным объектом его критики потому, может быть, что еще совсем недавно, во времена р.Яакова Поллака и Шалома Шахны, легендарных основоположников особой польской традиции Учения, именно он, пилпул, был в их руках мощным оружием, позволившим завоевать для Торы новые богатые жизнью земли.
Что же произошло с пилпулом, почему перестал он быть путем соединения интеллекта с жизнью и оказался преградой, препятствием на этом пути? Почему "Шулхан Арух" так быстро отобрал у пилпула его прежние позиции и оттеснил его в области чисто теоретического интеллекта?
Можно предположить, что появление сефардской методологии Талмуда превратило пилпул из высокого искусства раввинской элиты в ремесло, доступное слишком многим, чтобы можно было опираться на него в галахических решениях. Как это всегда бывает, рефлексия выявила формальные приемы пилпула, но не смогла уловить его субъективное содержание, его живую душу. Сефардская методология дала возможность строить формальный, бездушный пилпул, объективно неотличимый от "истинного", рождавшегося по наитию, из переживания реальной проблемы и глубокого понимания текстов.
Спасением от грозящей анархии, от террора механического пилпула могла быть, при отсутствии иных интеллектуальных подходов, только власть авторитета. Таким авторитетом, декларирующим ограниченность современного интеллекта72, стал "Шулхан Арух" р.Йосефа Каро.
Обыденная жизнь оградила себя от прямого и бесконтрольного вмешательства профанированного интеллекта, но при этом отстранилась также и от интеллекта истинного. Сделавшись самодостаточной, она сохранила свою целостность и единство, но за это ей пришлось расплачиваться потерей смысла.
Бурные взаимоотношения интеллекта с миром действия хорошо знакомы нам по европейской истории последних двух веков. Вызревавшие в XIX столетии идеи овладевали массами, сметали на своем пути все преграды лишенных внутренней опоры традиционных ценностей, уничтожая не только и не столько обыденность, сколько саму жизнь. Реакция на эти события была понятной и естественной: недоверие к интеллекту, возвращение к простым и вечным ценностям, к прагматике обыденной жизни (не этим ли объясняется религиозное возрождение после Второй мировой войны?). Очень ясно сформулировал этот новый взгляд Т.Манн в своей статье о Ницше:
Мы имели возможность познакомиться со злом во всем его ничтожестве и теперь уже чувствуем себя недостаточно эстетами, чтобы побояться открыто выступить в защиту добра73.
Но не самообман ли все это, не является ли это "добро", эти "вечные" ценности подделкой, свежим произведением все того же профанированного интеллекта? Можно ли вернуться к тому, что было уничтожено?
Если уж в нашем разорванном мире, говорит Маараль, в "земле Вавилонской, самой себе не равной", интеллект оказывается горьким и ранящим, потому что высказывает лишь часть истины и вступает в противоречие с самим собой, это не значит, что мы должны отказаться от него, запереть его в резервациях "утонченной" духовной жизни. Напротив, только интеллект может преодолеть эту свою разорванность, которая является просто отражением "природы, порядка вещей земли Вавилонской", подобно тому, как "мудрецы Вавилонии превозмогали мудростью своей возражения и объяснения, и на интеллекте основывались, благодаря пилпулу".
Однако все эти соображения остаются лишь благими пожеланиями при отсутствии зрелого интеллекта, способного руководить жизнью. Грустно видеть, как разрывается Маараль, пытаясь выбрать меньшее из двух равно неприемлемых зол - полагаться ли на незрелый интеллект или отказаться от него вовсе:
Но в этом поколениии достаточно и того, что устанавливают Галаху из Мишны... ...достойнее и правильнее устанавливать из Талмуда, даже если кажется, что не пройти по пути истины и не установить суждение в истине его... ...в этом поколении, в Талмуде не сведущем и не знающем его, как устанавливается Галаха? Конечно, вопрос этот жестокий, потому что забылась Тора и не годимся мы устанавливать Галаху... И все больше у нас пробелов в Торе, и так доколе не придет учитель наш праведный, и отведет глупость сердец наших, и чудеса Торы своей нам явит. Амен, да будет на то воля Его - вскоре, в наши дни!74
Только ли с приходом машиаха связывал Маараль свои надежды на разрешение этого кризиса? Видел ли он какой-нибудь выход из сложившейся ситуации? Трудно ответить на этот вопрос утвердительно, потому что все призывы Маараля, как признавал он сам, не были услышаны. И все же он был не только критиком, и в его учении можно обнаружить хотя и несколько утопическую, но вполне положительную цель, педагогический проект выращивания зрелого интеллекта, - описание идеального состояния, к которому должно придти изучение Торы.
Педагогический идеал Маараля
Идеальный ученик, согласно Мааралю, должен усвоить сначала весь корпус традиционных текстов - Танах, Мишну и Талмуд, ставя перд собой единственную цель - запомнить их как можно лучше, и не пытаясь раньше времени извлекать из них какой какой бы то ни было смысл - только то, что нужно для запоминания, может сопутствовать этим текстам75. Лишь после этого может он переходить к "пилпулу истинному", т.е. к занятиям Талмудом, и, вдохновляемый страхом Небес и тем, "что глаза его видят", указывать.Галаху для действия.
Этот идеал полностью противоположен современной Мааралю (да и нам тоже) системе еврейского образования, в которой, во-первых, Галаха указывается из Мишны, а не из Талмуда (хотя и при неполном знании, говорит Маараль, указывающий Галаху в "соответствии с тем, к чему обязывает его интеллект, <...> лучше того, кто устанавливает [Галаху] из какого-нибудь сочинения и не знает совсем ее смысла, - словно слепой, идет он по дороге"76), и, во-вторых, средства, которые выдают за вспомогательные, т.е. способствующие изучению текстов Торы, приобретают самостоятельное значение, т.е. оказываются целью, а не средством, и в результате они препятствуют, а не помогают изучению текстов.
Во времена Маараля таким "средством" был пилпул. Вытесненный из своей законной сферы указания Галахи, пилпул стал безответственным "чистым искусством", не требующим уже столь фундаментальных познаний, какие нужны были для указания Галахи, но все еще обладающим огромной популярностью и способным принести овладевшему им не только известность, но и доходную престижную должность. Владеть пилпулом значило слыть знатоком Торы, система образования просто выполняла отчетливый социальный заказ, и Маараль хорошо понимал это:
А если говорят отцу отрока, чтобы заставил сына своего изучать систему Галахи [т.е. текст Талмуда] и пока не учить Тосафот, - как будто говорят ему, что [сын его] вовсе не будет учиться, ибо ничего не желает отец, кроме известности77.
Что же мог противопоставить Маараль этому общественному желанию, подкрепленному уже сложившейся структурой польских ешив? Ничего, кроме совершенно неконструктивной истины и - довольно странных для Маараля, чуть ли не заискивающих, - призывов к ученикам:
А вы, ученики драгоценные, которым дал Всевышний сердце их - сердце слышащее и разум восприимчивый, доблесть ваша - для Торы. Не отдавайте вашу доблесть ни чужим, ни вещам ложным, но примите в расчет будущность вашу, сколь велика награда мужей Торы, и что для вас произведут годы занятий ею. А чего достигните вы занятиями пустыми, за которые нет награды?78
Складывается впечатление, что в этом призыве присутствует осознание Мааралем слабости своей позиции, утопичности его идеала. В самом деле, что привлекательного для себя могли найти ученики в зубрежке огромного количества текстов, в приобретении знаний, которыми они пока еще, до окнчания первого этапа обучения, не могут пользоваться? Награду за выполнение заповеди? Пожалуй, этот стимул является действенным лишь при условии существования хотя бы маленькой общины, в которой такое изучение признается ценностью. Но в современных Мааралю общинах бытовали другие ценности.
Интересно, что такой апологет интеллекта и его возможностей как Маараль оказывается сторонником независимой от понимания зубрежки. Впрочем, точнее было бы сказать, что какое-то понимание ("традиция", "приметы") необходимо, иначе Тору и не запомнить, но оно не должно существовать отдельно от текста, заслонять его своей вещественной, зримой - и потому обманчивой ценностью.
...нет завершенности в пребывании Торы возле человека, и нужно делать ограду к Торе, чтобы не отошла Тора от человека, а это [делается] посредством традиции и примет, ибо вещь, у которой есть примета, делается знакомой человеку так, что пребывает в действительности возле него и совершенно ему открыта, - не в потенции к мудрости, а в действительности совершенно. <...> Потому и нужны ему приметы, что посредством их Тора перед ним раскрыта и возле него Тора в действительности, как сказано "вложи ее в уста их". Но не так у людей совершенно пустых, такие вообще не нуждаются в приметах, ибо они таким бесполезны79.
"Людям совершенно пустым", т.е. свободным от текста, нечего помнить, стало быть, "приметы", "традиция" таким не нужны. В формуле "традиция - ограда для Торы" Маараль делает ударение на последнем слове. Сначала Тора - потом традиция, ограждающая ее от забывания. Сначала выучить текст - потом понимать его, не забывая при этом, что понимание нужно лишь для памяти. "чтобы не отошла Тора от человека, <...> но пребывала в действительности возле него".
Педагогическое учение Маараля часто сравнивают с идеями естественного воспитания, ненасильственного продвижения от простого к сложному, выдвинутыми чуть позже его земляком Яном Коменским. Однако это сходство грозит обернуться противоположностью. Действительно, Маараль часто говорит о том, что маленький ребенок не способен понять объяснения Тосафот. Но что же он способен учить? Просто тексты Танаха, Мишны и Гемары - без объяснений (или, в крайнем случае, с минимальными объяснениями, не отвлекающими силы учеников от текста). Гирса де-янкута - зубрежка с детства...
Несколько схематично педагогический идеал Маараля может быть сведен к простой формуле: сначала - жизнь для Торы, затем - Тора для жизни.
Сначала - человек должен рассматривать все, что есть у него, как средство для запоминания Торы, лишенное самостоятельной ценности. Потом - вся Тора рассматривается как средство решения жизненных проблем, указания Галахи для действия.
Этот идеал, который мудрецы Талмуда называли изучением Торы во имя ее самой, при всей своей непрактичности обладает одним важным свойством: это - истина. И она, эта истина, противоположна современной практике, в которой изучение Торы стремится стать средством для решения жизненных проблем, а результатом изучения должна быть жизнь, лишенная самостоятельной ценности.
К такому переворачиванию приводит смешение, преждевременная актуализация неоформившейся еще ученической Торы, согласование ее с требованиями жизни, которое приводит к последующему порабощению жизни искалеченной Торой, т.е. к трагическому для них обеих положению. Во времена Маараля таким требованием жизни было обучение пилпулу, высоко ценимому в обществе.
(Наше время выдвигает более разнообразные требования - это и сионистское воспитание, и создание общины, и формирование национальной самоидентификации, и приобщение к религии, и многое другое. Каждое из этих требований, с одной стороны, подталкивает ученика к тексту, раскрывает его перед ним, и, с другой стороны, тут же закрывает, подменяя текст своими идеями и "ценностями". По сути дела, никакая организация, никакая общественная сила не заинтересована в знаниях учеников. И спонсоров, и учителей интересует лишь воспитание, адаптация к той жизни, которую они прочат своим ученикам, и в таком "воспитании" знания являются только средством, и потому оттесняются на второй план.)
Только зрелый интеллект способен быть актуальным. Только зрелая, сознающая свою силу Тора способна подчинится требованиям жизни, отвечать на ее запросы. В этом, кажется, весь критический пафос Маараля.
Маараль и его Голем
Жизнь продолжается, несмотря на всю свою неправоту. Так было во времена Маараля, то же происходит и сейчас. Интеллект все еще не в состоянии совладать с ней, неразумной, и удовлетворить все ее желания, не отказываясь при этом от самого себя.
В чем же практическая ценность учения Маараля из Праги, если воплощение его идеалов оказывается невозможным? Сам Маараль не отделял себя от общины, не противопоставлял себя, как обладателя истины, остальным неразумным евреям. Более того, он был раввином и руководителем общин, а в 1597 г. стал главным раввином Праги. Его книги были напечатаны, они вышли в свет, стали частью жизни, - той самой жизни, из которой они выламывались своими нереалистичными требованиями, своей до сих пор не утоленной болью, своей странной, ни на что не похожей красотой. Как сказала Фрима Гурфинкель: "Собрание его сочинений стоит на полке в каждом интеллигентном доме - ну и что дальше?"80.
По иронии судьбы Маараль, никогда не увлекавшийся тем, что называют "практической каббалой", стал героем легенды, приписывающей ему создание Голема - искусственного человека, сделанного из глины и оживленного перестановками букв Тайного Имени. Нужные буквы были открыты во сне Мааралю, озабоченному в то время разысканием надежной защиты пражских евреев от нападок соседей-христиан. Этот Голем (которого Маараль назвал Йосефом, а в народе ласково звали Йоселе-голем или Йоселе-немой) был соединением низшей материи - глины и грязи, праха земного - и высшего интеллекта, заключенного в буквах Имени. От него было много пользы общине и немало неприятностей, он обладал большим могуществом и большой глупостью (вероятно: могуществом глины и глупостью интеллекта - или наоборот?) и должен был выполнять повеления лишь самого Маараля, - но его жена тоже пыталась использовать силу Йоселе в своем хозяйстве...
Не отразилось ли в этой легенде народное отношение к самому Мааралю, точнее - к его учению? Он, всегда такой добрый и внимательный, готовый помочь и заступиться за слабого81, создал что-то очень важное и поражающее воображение, возможно даже, что в этом - долгожданное избавление наше, и уж он-то, наверное, знал, как этим пользоваться, да вот беда - увлекся чем-то своим, непонятным, забыл обо всем и оставил нас в неведении...
Но сегодня, может быть, нам не вредно вспомнить о его концепциях, так и не востребованных жизнью, - не для того, конечно, чтобы все менять, переделывать и разрушать, нет, - просто так, чтобы знать, что есть еще что-то, кроме системы образования отечественной, израильской и американской, - нечто несуществующее и неосуществимое, но, может быть, единственное, что придает смысл нашим усилиям, одновременно обесценивая их.
И тогда мы увидим, что "обучение еврейским ценностям" есть ни что иное, как указание Галахи из Мишны, и потому не может быть конечной целью еврейского образования, как ни распространено это заблуждение в самых разных кругах. И потому неправ М.Росенак, утверждая:
Когда мудрецы Талмуда постановили, что устная традиция, рапространяющая законы Торы на все случаи жизни, значимее Письменной Торы, они имели в виду, что дух иудаизма заключается именно в обязательном характере всех ценностей Торы82.
Живой "дух иудаизма", его интеллектуальное начало (точнее - завершение) заключается, как говорит Маараль, только в Талмуде. Но не будем спешить и рассмотрим концепцию М.Росенака, разработанную во влиятельном Центре им.Мелтона и хорошо отражающую современное состояние умов, чуть более подробно.
Кажется, главной альтернативой преподаванию ценностей автор считает "язык Галахи, являющийся центральным в еврейской традиции и издавна считающийся единственным способом посвящения в еврейскую жизнь"83. Однако, судя по приведенным в книге примерам этого "языка", термин "Галаха" означает вовсе не Талмуд (так его понимали мудрецы Талмуда), но - алаха псука, т.е. Мишна. Поэтому широко распространенное убеждение, "что теологически обучение Галахе является самым правильным подходом"84, явлется ошибочным. И дело не только в том, что, как справедливо замечает автор, "преподавание того, что теологически верно, но в данных обстоятельствах ученикам совершенно чуждо, вообще нельзя считать преподаванием"85. Дело еще и в том, что это неверно именно "теологически" - по крайней мере, с точки зрения Маараля.
Более того, с той же самой точки зрения преподавание "ценностей" ничем не отличается от преподавания Галахи - образы мысли, равно как и образы действия являются в лучшем случае Мишной86, а скорее - "приметами" и "традицией", которые, как известно, не нужны "людям совершенно пустым", т.е. незнакомым с текстами, для которых эти "приметы" и "традиции" должны служить оградой. Хотелось бы верить, что даже при таком преподавании ученики все же столкнутся с текстами и запомнят пасук - другой.
Чему же мы в действительности учим своих учеников? По моим наблюдениям, подавляющее большинство учителей "традиции" сознательно преподают Мишну, т.е. в лучшем случае - свое, но чаще - чужое понимание... чего? В лучшем случае - текстов, но чаще - просто жизни. Более того, такое положение дел осознается как правильное, отвечающее "духу иудаизма". Ну как же, ведь Танах - это не просто литература, это - святая Книга, и потому детям лучше не читать ее вовсе, чем читать с идеологически невыдержанной позиции...
Урезанное до невозможности, как-то подспудно, что ли, изучаемое Писание, однобокая чужая Мишна, - но это еще пол-беды. Хуже обстоит дело с Талмудом. Его нельзя выучить, это явление принципиально устное, но он воспринимается учеником непосредственно от учителя. Способ, каким учитель соотносится со своей Мишной, то, как он увязывает ее с окружающей жизнью и с Писанием, - это и есть Талмуд, который он преподает. При отсутствии зрелого интеллекта, способного совладать с Мишной и вступить в прямой равноправный диалог с жизнью и Писанием, все варианты Талмуда располагаются между двумя полюсами.
Первый - это полное слияние учителя со своей Мишной, позволяющее ему с совершенно искренней жестокостью отрицать все не укладывающиеся в его Мишну явления жизни и Писания, в том числе - свою "прошлую жизнь" и нынешний мир своих учеников.
Второй полюс - это полное порабощение, чисто внешнее подчинение Мишне, так и не ставшей своей, раздвоенное сознание учителя, вынужденного обстоятельствами жизни преподавать то, к чему он сам равнодушен, то, что он не понимает и не принимает, и держать фигу в кармане, находя в этом странное удовольствие.
Неудивительно, что, сталкиваясь с такими вариантами Талмуда, ученики перенимают прежде всего - цинизм, в чем бы он ни проявлялся: в принятии ли учительской Мишны или в огульном отрицании и его Мишны и, самое печальное, не его Писания.
Нет ничего плохого в том, что учитель преподает Мишну, - на то он и учитель, рав, чтобы иметь свой собственный взгляд на вещи. Только нашим ученикам нужен пока не рав, а меламед, заставляющий их заучивать Хумаш. В прежние времена считалось, что меламед не должен быть большим мудрецом, - умел бы только читать. Может быть, в начальной школе это и сейчас возможно - просто читать с детьми Тору? Все-таки: бен хамеш ле-микра...
Но если уж дети подросли, им не обойтись без рава и без Мишны. Они вынуждены учить все сразу - Писание в интерпретации учителя, т.е. вместе с его Мишной. Какой же - в идеале - должна быть эта Мишна?
В народе Израиля Мишна никогда не была совершенно единой, но сейчас ее разнообразие просто немыслимо. Какую же выбрать, какая из них более правильная, более еврейская? Да никакая. Мишну не выбирают - она есть. Не существует правильной еврейской одежды, правильных еврейских танцев, правильного еврейского образа жизни. Есть, конечно, Галаха и заповеди - но это относится уже к Талмуду, а мы пока говорим о Мишне. И потому образ жизни и образ мысли русских евреев ничуть не менее еврейский, чем у обитателей Меа Шаарим87, существенным различием является здесь только одно - знание текстов. Нет нужды перенимать чужую Мишну, ее вообще не нужно перенимать, воспроизводить, тиражировать. Нужно просто искать в ней заповедь, т.е. заниматься Талмудом.
К Торе можно прийти с любого места, и любая Мишна одинаково далека от Торы. Чужаку, стоящему на одной ноге, Гиллель сказал его же собственную Мишну, изречение греческого мудреца: "чего не хочешь себе, не делай другому - в этом вся Тора", а потом добавил: зиль гмор, т.е. иди и займись Талмудом88. Только Талмуд вправе изменять уже имеющуюся Мишну, и только он может ее утвердить, доказать ее истинно еврейскую природу.
Но для занятий Талмудом нам понадобились бы все другие Мишны, в каждой из которых запечатлен свой образ Торы. И, возможно, нам удалось бы обнаружить их единство за внешне непримиримыми противоречиями расколотого еврейского мира, и сказать, нисколько не кривя душой: элу ве-элу диврей Элоким хаим, - и то и другое слова Бога живого. Для этого и нужен-то только взгляд со стороны - но не равнодушный и невежественный, а заинтересованный и понимающий. Но обязательно - со стороны, со своей особой точки, находящейся вне остального еврейского мира.
Конечно, это утопия, я не спорю. Мы по-прежнему не можем толком выучить своих детей, и Мишна предписывается спонсорами, а не выбирается нами. Но, по крайней мере, это особое положение - вне еврейского мира - у нас уже есть.
И еще нечто есть у русских евреев, о чем я пытался сказать в своей предыдущей статье89. Это - особое отношение к литературе, воспринятое от русской интеллигенции. Очень уж это отношение напоминает Талмуд в трактовке Маараля - такое же странное опрокидывание максимально отделенного от материи интеллекта непосредственно в практическую жизнь, осмысление жизни через книгу и осмысление книги через жизнь. Может быть, это тот самый Талмуд, потерянный евреями еще в XVI веке, и нам не хватает лишь Писания? Но это "лишь" остается для нас неразрешимой проблемой: как изучать Писание, не потеряв при этом себя, свою особую Мишну и свой настроенный на русскую литературу Талмуд? Как доказать ученикам, их родителям, учителям, наконец, необходимость изучения Писания, оставаясь при этом в рамках существующей школьной и культурной традиции, не прибегая к предательской помощи какой-нибудь жестоковыйной Мишны, уничтожающей наш Талмуд?
Конечно, это невозможно. И "все больше у нас пробелов в Торе, и так доколе не придет учитель наш праведный, и отведет глупость сердец наших, и чудеса Торы своей нам явит. Амен, да будет на то воля Его - вскоре, в наши дни! Амен."
декабрь 1996 - март 1997
