ОТ РЕДАКЦИИ

Лишь меньшинство учеников еврейских школ — евреи по галахе. Число же тех, у кого оба родителя евреи, и вовсе невелико. Однако не проблема “чистоты крови” стоит перед евреями бывшего СССР. Всюду, где они ныне проживают, — в Израиле, СНГ, США и других странах — перед ними стоит проблема возвращения в еврейство. В известном смысле, все мы должны пройти “гиюр”, заново приобщиться к народу и вере Израиля — не только те, кого по внешности не опознают антисемиты, а по паспортным данным не пустят в Израиль чиновники, ведающие доступом на Святую Землю, — но также и те, чья этническая принадлежность очевидна и антисемитам, и чиновникам.

Книга Рут несет нам надежду. Она рассказывает, как любовь, терпение, самоотверженная преданность моавитянки приводят ее в лоно народа Израиля. Но не только, и даже не столько об этом: книга Рут повествует о том, как отрубленная и засохшая ветвь прирастает к стволу и приносит плод. И эта засохшая ветвь — отнюдь не Рут, это часть души самого народа Израиля. Рут возвращает избранному народу то, что он утратил (именно эта утрата и вызвала “великий голод” — духовный и физический): подвиг Рут возвращает Израилю милосердие. И на наших глазах жестокие времена сменяются благодатными, в бездетной, разрушенной семье рождается наследник, от которого суждено произойти царям-помазанникам — Давиду и Мессии. Почему не к корням, а к привою восходит родословная Давида и Мессии? В этом есть великая тайна и великая истина, связывающая судьбы Израиля и всего человечества.

Галина Синило (Минск)

КНИГА РУТ
Религиозно-этический смысл и художественное своеобразие

Книга Рут — одна из самых удивительных и своеобразных книг Танаха. Это очень показательный пример того, как в предельно малом объеме текста (всего четыре небольшие главки) может быть заключен глубокий смысл, точнее, множество смыслов — религиозных, нравственных, философских. Кроме того, Книга Рут, как и большинство книг Танаха, — прекрасное литературное произведение, обладающее высочайшими художественными достоинствами. Это отнюдь не противоречит ее религиозному, духовному смыслу, ее практической значимости для еврейской традиции. Более того, одно предполагает другое: чтобы глубокое содержание той или иной книги Священного Писания стало нам понятно, запало в душу, в сердце, проникло в сознание, оно должно быть особым образом оформлено, преподнесено так, чтобы при его восприятии включались все интеллектуальные и духовные силы читателя, чтобы неторопливо вникая в глубинные подтексты читатель получал также эстетическое наслаждение. В особенности это касается такого своеобразного жанра как притча, возникшего в древнееврейской словесности и оказавшего большое влияние на мировую литературную традицию.

Притча — машаль — в самом первоначальном смысле понималась как такое сочетание слов, для создания (и в равной мере восприятия) которого требуется интеллектуальное усилие; еще более важно, что это сочетание должно нести предельно сгущенный, концентрированный духовный смысл, служить выражением мудрости и жизненного опыта. Не случайно ведь само слово машаль означает “пример”, “образец” — образец поведения, выбора в той или иной сложной ситуации, парадигму позитивного или негативного опыта. В самой этимологии слова содержится указание на обобщение, иносказание, символические подтексты, присущие жанру притчи. В частности, и греческое парабола (parabole), которым в Септуагинте передано слово машаль, означает “находящийся рядом”, “соположенный”, то есть, в конечном счете, то, что имеет два смысла — прямой и иносказательный. Сходное значение имеет и славянское притча — “то, что соткано (сплетено) с другим”. Итак, древнейшее назначение притчи — быть афоризмом, изречением житейской мудрости, наставлением и поучением на жизненном пути. Как афоризм и поучение притча представлена ярче и полнее всего в книге, которая так и называется — Мишлей (“притчи”), или Книга Притчей Соломоновых. Уже там мы можем видеть, как из притчи-афоризма развивается притча гомилетического характера, использующая образное уподобление целой ситуации или конкретный житейский эпизод для передачи обобщенного религиозно-нравственного опыта (притчу в таком виде широко использовали в своей проповеди, обращаясь к народу, пророки). И, наконец, на основе притчи гомилетического характера, а также, возможно, и вполне самостоятельно, развивается рассказ-притча или повесть-притча, иногда опирающаяся на подлинный исторический материал, иногда на историко-легендарный, иногда представляющая абсолютный вымысел, но так или иначе преследующая одну цель — через конкретный сюжет подвести читателя к более обобщенным смыслам, определенному моральному выводу, проиллюстрировать тот или иной религиозно-философский тезис. Можно сказать, что притча в последнем ее варианте (рассказ-притча, повесть-притча) никогда не тождественна своей фабуле: событийный ряд выступает как обобщающая парадигма духовного, нравственного опыта. Иногда такая притча служит для постановки неразрешимых проблем бытия и не столько отвечает на вопросы, сколько подводит нас к ним, заставляет иначе взглянуть на мир, содержит множество смыслов (такой символической притчей является, например, Книга Иова).

Древнейшие притчи-параболы (это определение употребляется в современном литературоведении по отношению к символической притче, имеющей целый ряд значений и, по сути, неисчерпаемой), мы находим в Сефер Берешит (Книге Бытия) — например, знаменитые притчи о грехопадении, о Каине и Авеле, о Всемирном Потопе, о Ноахе и его сыновьях (“проклятье Хама”), о Вавилонском столпотворении и др. Прекрасную и глубокую притчу, являющуюся парадигмой человеческой судьбы и несущую в себе глубочайшие духовные смыслы, представляет история Йосефа. Однако самостоятельность названных притч относительна, ведь они включены в более обширное смысловое целое, в единое повествование Книги Бытия. Вообще, можно сказать, что и самостоятельность каждой отдельной книги в Танахе относительна, что пытаться понять ее можно только в контексте целого, в общем семантическом поле танахических смыслов. Однако именно в третьей части Священного канона — в Кетувим (Писаниях) — находятся книги, которые представляют собой самостоятельные повести-притчи, и книги эти — из разряда Мегиллот (Свитков), имеющих очень важное литургическое значение в еврейской традиции. Как известно, к Мегиллот относятся Шир а-Ширим (Песнь Песней), Коэлет (Экклесиаст), Эйха (Книга Плач Иеремии), Книга Рут и Книга Эстер. Повестями-притчами являются последние две, причем именно Книгу Рут ученые-библеисты считают древнейшим образцом данного жанра, датируя ее концом допленной эпохи или началом послепленной (т. е. концом VII-VI в. до н. э.). Согласно же самой еврейской традиции, Книга Рут написана пророком Шмуэлем — последним из судей Израилевых и первым великим пророком Эпохи Царств, а время жизни Шмуэля и начало Израильского царства приходится на рубеж XI-X вв. до н. э.¹

Время действия книги определено, с одной стороны, точно — эпоха Судей (т. е. XII-XI вв. до н. э.), с другой — весьма неопределенно, ибо в зачине сказано: “И было, в те дни, когда правили Судьи…” (Рут 1:1; здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, перевод Ш. Мидбари под ред. Д. Йосифона). Действие не отнесено прямо к правлению того или иного знаменитого Судьи, упомянутого в Книге Судей, сама же форма зачина дает нам понять, что для записавшего текст человека все это — уже “дела давно минувших дней, преданья старины глубокой…” Логика формирования канона Танаха подсказывает, что книги, находящиеся в разделе Кетувим, были окончательно отредактированы и канонизированы после завершения и канонизации раздела Невиим. Вероятно, если бы Книга Рут была написана на рубеже эпохи Судей и эпохи Царей и уже имела широкое хождение, она попала бы именно в Невиим — вместе с Книгой Судей.² Кстати, Книга Рут расположена сразу за Книгой Судей в христианском каноне — по принципу логической и хронологической последовательности (интересно, что еще Иосиф Флавий в своем перечислении книг Танаха расположил Книгу Рут именно так). Однако древние составители Танаха не всегда руководствовались хронологией как внутри самого текста, так и в соположении различных книг или отдельных сюжетов. Простая логика уступала глубинной, духовной связи содержания. И есть особый смысл в том, что Книга Рут оказалась среди Мегиллот, причем именно после Шир а-Ширим — великой книги, в диалогической поэтической форме говорящей о любви — в самом широком смысле этого слова, но прежде всего о любви между Всевышним и Кнессет Исраэль (Общиной Израиля), о любви между Богом и душой человеческой (самой емкой метафорой этой любви становится любовь Жениха и Невесты). Книга Рут также повествует о любви — и, как мы увидим, также в различных смыслах этого слова. Но с точки зрения простого смысла, конкретного сюжета речь идет о любви между людьми различного происхождения и — первоначально — различного вероисповедания. Все это давало основания некоторым исследователям видеть в Книге Рут, где речь идет о браке моавитянки и еврея (иудея — в прямом и расширительном смысле слова), полемический ответ неизвестного автора начала послепленной эпохи на указ, принятый первосвященником Эзрой в отношении браков между евреями и иноплеменницами, более того — как протест против подобного “человеконенавистнического” закона. Как известно, в Книге Эзры рассказано о том, что многие евреи после возвращения из вавилонского плена женились на женщинах чужеземного происхождения, продолжавших поклоняться языческим богам. Это очень беспокоило Эзру, ибо угрожало небольшому островку единобожия в море язычества. После скорбного покаянного поста он собрал народное собрание и убедил общину исполнить заповеди Торы, данной Всевышним перед вхождением в Землю Обетованную, — не брать жен-язычниц. Было решено расторгнуть подобные браки — даже те, в которых уже родились дети. Безусловно, это решение было очень непростым, жестким, но все-таки оправданным определенным историческим моментом, когда на карту была поставлена сама будущность еврейского народа в Эрец Исраэль.

Но если принять, что Книга Рут намного старше Книги Эзры, окажется, что ее содержание раскрывает изначальное отношение еврейской традиции к смешанным бракам и людям иного происхождения, напоминая, что все равны перед Всевышним и могут прийти к Нему, к выполнению заповедей Торы, что принадлежность к еврейству не определяется только происхождением. Чтобы стать евреем, нужно пройти гиюр, принять сердцем Тору и жить по ее законам, как сделала героиня Книги Рут и как, по всей видимости, не поступили жены-иноплеменницы в эпоху возвращения из вавилонского плена. Сама же Тора поясняет по поводу отношения к иноплеменникам:

Не гнушайся Эдомеянином, ибо он брат твой; не гнушайся Египтянином, ибо пришельцем был ты в земле его; Дети, которые у них родятся в третьем поколении их, могут войти в общество Господне.

Дварим 23:8-9; перевод Д. Йосифона

И только для двух племен Тора делает исключение — для двух народов, давно исчезнувших с лица земли:

Не может войти Аммонитянин и Моавитянин в общество Господне, и десятому поколению их нельзя войти в общество Господне вовеки, за то что не встретили они вас с хлебом и водою на пути, когда вы вышли из Египта, и за то что, он нанял против тебя Билама, сына Беора, из Петора Месопотамского, чтобы проклясть тебя.

Дварим 23:4-5; перевод Д. Йосифона

Эти слова Торы также нужно помнить, когда мы пытаемся постичь смысл Книги Рут.

Книга Рут многогранна и касается различных аспектов еврейской жизни и исторического бытия народа, его особого предназначения. Речь здесь идет о законах гиюра и отношения к пришельцам, о законах милосердия и отношения к неимущим; о ибуме — законе левирата (этот закон охраняет права вдовы и позволяет сохранить на земле след человека, умершего бездетным); речь идет также о правилах обработки Земли Израиля, о первой жатве и первом урожае; о происхождении еврейской царской династии и о тех, благодаря которым явится Машиах, а значит — о грядущем спасении не только еврейского народа, но и всего человечества. В Книге Рут задается высочайший нравственный образец человеческих взаимоотношений, подлинной терпимости и терпения, милосердия и любви. Это также образец соединения долга и чувства, любви к ближнему и к Богу. Книга рассказывает о пути к Единому Богу, который открывается через любовь к ближнему, о самой высокой награде, какая только возможна в нашей земной жизни. И все эти развертывающиеся во множестве измерений смыслы — собственно еврейские и общечеловеческие — заключены в бесхитростном и трогательном рассказе о том, как некая вдова-моавитянка ушла со своей свекровью в чужие края и там обрела счастье и смысл жизни, равно как и ее свекровь, казалось бы тоже потерявшая все. Рассказано об этом поразительно кратко, искренне, психологически тонко и точно, но главное — за кажущейся простотой внешней оболочки, как и положено в притче, постепенно проступают достаточно сложные подтексты. И, как и необходимо в настоящем художественном произведении (особенно в новелле), лишь финальные слова во всей полноте откроют читателю авторский замысел.

Книга Рут начинается со своеобразного пролога, который одновременно является экспозицией (вводит нас в обстановку действия) и в то же время уже несет в себе завязку и основной конфликт, связанный с испытанием и моральным выбором человека. Следует подчеркнуть, что, собственно, в центре каждой библейской притчи — ситуация испытания и морального выбора. Более того, специфика библейской поэтики по определению такова, что человек интересует ее не как объект описания, а практически всегда — как субъект морального выбора. Самый первый стих повести вводит события в контекст определенной исторической эпохи (как уже было сказано, эпохи Судей) и знакомит нас с исходной ситуацией:

И было, в те дни, когда правили Судьи и был в стране голод, один человек из Бет-Лехема Иудейского ушел, чтобы пожить на полях Моавитских, — он, и жена его, и двое сыновей его.

Рут 1:1

В книге довольно подробно воспроизведены бытовые реалии древней эпохи, но нет никакой отсылки к правлению какого-либо конкретного Судьи. И хотя в Талмуде говорится, что Судьей в это время был Боаз и что именно он и есть упоминаемый в Книге Судей Ивцан, который судил народ после Ифтаха, в самой Книге Рут на сей счет нет четкого указания. Вероятно, это не случайно. Некоторую неопределенность первой фразы давно отметили и не раз истолковывали еврейские мудрецы. Так, современный комментатор Мегиллот рабби Носсон Шерман пишет:

…в том-то и дело, что в Танахе не сказано явно, будто Боаз и Ивцан — одно и то же лицо, поэтому, согласно нашим мудрецам, фраза “когда Судьи творили суд” определяет не исторические рамки, а, скорее, является характеристикой морали того периода. Рут появилась в период хаоса в еврейской истории. Это было время, когда народ не прислушивался к своим правителям, а правители не всегда заслуживали преданности своего народа. Голод поразил страну в те годы; голод не только физический, но и духовный. Когда иудаизм лишается своих вождей и последователей, душа народа страдает не менее, чем истощенное голодом тело человека.³

Откуда же проистекает подобный комментарий? Безусловно, из высокого духа Танаха, всегда предлагающего искать вину внутри себя, видеть во внешних напастях и бедствиях всего лишь отражение собственного внутреннего несовершенства, недостаточной верности Всевышнему, неполного соблюдения заповедей Торы. Только такая позиция заслуживает уважения, только она является позицией сильного человека. Особенно четко и внятно выразили это пророки в своей проповеди перед народом Израиля, разрабатывая концепцию вины и покаяния: только осознание внутренней вины, искреннее раскаяние — не на словах, а на деле — открывает путь к спасению, к обретению милости Господа. Но еще раньше эта концепция начинает кристаллизоваться в Книге Судей, логическим продолжением и завершением которой является Книга Рут. В Книге Судей последовательно реализуется одна и та же теологическая схема, свидетельствующая о высоте нравственного сознания народа уже в те древние времена: Израиль грешит, впадая в идолопоклонство, и за это Господь насылает на него врагов — то ханаанеян, то мидьянитян с аммонитянами, то филистимлян; когда же народ искренне раскаивается и обращается к Единому Богу, Всевышний посылает ему харизматического вождя-спасителя — судью. Так из опасности и угрозы окончательного падения духовным усилием прорастает спасение. Буквально по строке великого Фридриха Гёльдерлина: “Wo aber Gefahr ist, waechst // Das Rettende auch…” (“Но где опасность, вырастает // Также спасенье…” (перевод наш. — Г. С.). То же мы видим и в Книге Рут: из опасности вырастет великое Спасение, прорастет семя Машиаха.

Голод, о котором сообщает в первом стихе повесть-притча, трактуется как наказание Божье за духовное обнищание, за анархию и раздоры, крушение авторитетов и человеческое измельчание. Так, мидраш на Книгу Рут — Рут Раба — предлагает понимать первые слова книги — бимей шфот а-шофтим (дословно: “во дни судейства Судей”) — как “в те дни, когда народ судил своих Судей”. То есть, по мнению мидраша, это было такое время, когда сами Судьи перестали соответствовать своей высокой миссии и должны были держать ответ перед народом. С другой стороны, и народ вел себя не всегда должным образом, часто впадая в анархию и насмехаясь над Судьями. Действительно, в самой Книге Судей древний летописец дает понять, что правление отнюдь не всех Судей было благополучным, и что даже самые лучшие из них не всегда сохраняли власть над всем Израилем. Это было время суровое, величественное, героическое, но в то же время темное, архаичное, когда народ часто сам вершил суд и расправу. Не случайно повествователь с грустью замечает в финале книги: “В те дни не было царя у Исраэля; каждый делал то, что ему нравилось” (Шофтим 21:25; перевод Д. Йосифона; ср. Синодальный перевод: “…каждый делал то, что ему казалось справедливым”). Сказано это как горькое резюме страшной истории, повествующией о бесчеловечном надругательстве и убийстве жены левита в уделе Биньямина и о жестоком возмездии, в результате которого колено Биньямина едва избежало полного истребления. Слова “в те дни не было царя у Исраэля” сопровождают еще одно грустное повествование, предшествующее упомянутому выше, — о впадении в идолопоклонство части колена Дана. Потомки Дана искали лучшего места для поселения и по пути забрали у некоего Михи из колена Эфраима отлитого им из серебра идола и стали ему поклоняться. А еще они увели с собой юношу-левита, который некогда согласился служить в кумирне Михи, и был этот юноша родом из Бет-Лехема. Эти кровоточащие свидетельства падения веры и нравов в эпоху Судей не могли ускользнуть от внимания еврейских мудрецов, сопоставляющих сходные по своей внутренней наполненности эпизоды Танаха и даже отдельные фразы. Именно поэтому начальная фраза Книги Рут была сопоставлена с замечаниями автора Книги Судей о том, что творилось, когда “не было царя у Исраэля”. С точки зрения традиционного комментария, самая первая фраза книги уже готовит нас к тому, что именно в это бедственное время Господь и позаботится о зарождении истинной царской династии, которая прославит колено Йеуды, чтобы осуществилось предначертание, заложенное в самом его имени — “Да прославится Господь!”

Но окончательно узнает об этом читатель только в финале повести. А пока он читает о человеке, который со своей семьей ушел из Бет-Лехема, чтобы спастись от голода:

А имя того человека Элимелех, и имя жены его Наоми, а имена двух сыновей его Махлон и Кильон; [были они] Эфратяне из Бет-Лехема Йеудейского.

Рут 1:2

Сразу обращают на себя внимание имена с особым смыслом, прежде всего — имена сыновей: имя первого буквально означает “болезненный”, имя второго связано со словом “истребление” (букв. — “подлежащий истреблению”). Вряд ли родители в действительности могут дать детям подобные имена.⁴ В свое время представители так называемой критической школы (начиная с Л. Бертхольда) видели в этом указание на искусственность сюжета, не имеющего исторического основания. Но это не обязательно так: имя в Танахе всегда, особенно применительно к главным героям, несет особый смысл, а в Книге Рут подлинная историческая канва вполне может сочетаться с легендарной. Возможно, подлинные имена были утрачены при изустной передаче событий, и неведомый повествователь “придумал” их с особым, “притчевым” умыслом — как имена, несущие в себе судьбу. И действительно, мы узнаем, что сыновья Элимелеха очень рано умрут, но еще прежде умрет их отец, в имени которого звучит указание на его знатное происхождение: Элимелех — “Бог мой — царь” (Раши читает его как Элай яво малхут — “ко мне грядет царствие”; такое понимание указывает одновременно и на происхождение царского рода Давида, и на Царство Машиаха). Кроме того само слово иш (“муж” в значении “человек”) употребляется в Танахе по отношению к наиболее почитаемым, благородным, благочестивым, мудрым героям и несет в себе оттенок пиетета. Так, показательно, что о праведном Иове сказано: “Иш айя бэ-эрэц Уц” (Иов 1:1) — “Муж [человек] был [жил] в земле Уц” (перевод наш. — Г. С.). В первом Псалме о праведнике сказано: “Ашрей а-иш ашер ло алах баацат решаим…” (Теилим 1:1) — “Счастлив человек, который не ходил по совету нечестивых…” (перевод Д. Йосифона). Итак, все в тексте указывает на достоинство, благородство, мудрость главы семейства. Почему же обречены смерти в земле Моав Элимелех и его сыновья? По отмеченной уже нами высокой привычке видеть в несчастьях внутреннюю вину, традиционный комментарий говорит, что вина Элимелеха и его сыновей состояла в том, что они покинули Эрец Исраэль в пору тяжких испытаний. Но ведь по той же причине, из-за голода, Землю Обетованную покидали в свое время и праотцы Авраам и Яков? Они делали это по указанию Всевышнего, однако не случайно праотцу Ицхаку в особую заслугу ставится именно то, что он ни разу, ни при каких обстоятельствах не покидал Эрец Исраэль. Напомним, что уход с Земли Обетованной означает в буквальном, лексическом смысле “спуск”, а в плане духовном — “нисхождение”, понижение духовного уровня. Согласно Талмуду, Элимелех, знатный, богатый и почитаемый человек отчаялся, видя падение народа и упадок харизматической власти, и решил уйти, спасти хотя бы свою семью. Но тем самым он нарушил заповеди милосердия, сострадания, помощи своим соплеменникам, которых, по сути, бросил на произвол судьбы. Можно сказать, что Элимелех покинул свой “пост”, ведь выское общественное положение не позволяло ему сложить с себя ответственности за происходящее. Так трактует поступок Элимелеха Талмуд. А в мидрашах герой предстает в еще более неблагоприятном свете: он покинул Землю Израиля не потому, что сам страдал от голода, но из опасения, что другие будут обращаться к нему за помощью.

Само имя Элимелеха обнажает его претензию на власть, его можно перевести как “властолюбивый”. Однако, скорее всего, поступок Элимелеха все же надо расценивать как “ошибку праведника”. Р. Носсон Шерман пишет:

Элимелех бежал от своей судьбы, и можно представить себе, как опечалены были те немногие из оставшихся в колене Йеуды, когда один из лучших сынов бросил их в момент одного из самых тяжелых испытаний.⁵

Тем не менее, парадоксальным образом именно благодаря поступку Элимелеха замысел Всевышнего в конечном счете осуществился. Или, быть может, как раз напротив — замысел осуществился вопреки поступку Элимелеха? Так или иначе, его осуществление стало возможным благодаря духовной стойкости Наоми. Самое имя жены Элимелеха несет отраду и внушает надежду: оно может быть переведено как “приятная”, “сладкая”. Но еще более важную роль, чем сама Наоми, в осуществлении замысла Всевышнего сыграла невестка Наоми Рут, ее мужество, стойкость и благородство. Имя Рут может быть интерпретировано как “дружелюбная”, “дружественная”, “верная” (от реут — “дружба”), и как “провидящая” (от глагола раа — “видеть” или от роэ — “провидец”), и как “насыщающая”, “доставляющая в изобилии” (от корня ру — “насыщать”, “доставлять в изобилии”). Через Рут особое изобилие, особая милость Божья будет излита на весь Израиль, и сама она через приобщение к народу Израиля обретет и свое личное счастье, и высочайшую награду (впрочем, это значение — “насыщающая” — имеет и более конкретный смысл, о котором речь пойдет ниже).

Итак, после смерти мужа Наоми осталась со своими сыновьями, которые вскоре женились на моавитянках: одну звали Орпа, а другую — Рут (согласно традиции, Рут стала женой Махлона). И вновь обращает на себя внимание символическое значение имен: Орпа — буквально “отвернувшаяся”, “повернувшаяся затылком” (от ореф — “затылок”), и в этом — указание на будущий выбор второй невестки Наоми. Сложен вопрос о том, прошли ли моавитянки гиюр, прежде чем стать невестками Наоми. Вероятно, да, иначе они не смогли бы войти в еврейскую семью, брак Рут с Махлоном был бы недействительным, и невозможной была бы вся последующая история, основанная на законе левиратного брака. Как замечает р. Носсон Шерман, “если Рут не принимала еврейскую религию, у Боаза было перед ней не больше обязательств, чем перед любой потерявшей мужа моавитянкой”.⁶ Современный комментатор справедливо отмечает здесь известное противоречие, которое по-разному решали еврейские мудрецы. Сам текст Книги Рут не говорит ничего определенного о гиюре жен Махлона и Кильона, и существует мнение, высказанное в мидраше рабби Меиром: “Они (т. е. сыновья Элимелеха) не обратили их в свою веру и не заставили совершить ритуальное омовение”. В таком случае сама смерть через десять лет Махлона и Кильона ставится в связь с тем, что их жены оставались язычницами. Но даже если невестки Наоми и приняли еврейскую веру, то она неизбежно была поверхностной, ибо их новая семья, добровольно покинувшая Эрец Исраэль, сама утратила прочную связь с еврейством (не случайно ведь в Талмуде уход из Земли Израиля квалифицируется как “благопристойное идолопоклонство”). То, что Наоми после смерти своих сыновей будет уговаривать невесток вернуться к своим родителям, косвенно свидетельствует, что они так и не стали иудейками по вере. Орпа осталась в язычестве, а Рут сделала свой выбор позже. Однако есть и другое мнение — его, в частности, придерживается Зоар Хадаш, где рав Йоси говорит о Рут:

Сохрани Бог, чтобы Махлон женился на ней до того, как она приняла веру евреев. Очевидно, что она приняла еврейскую веру и была верна ей из страха перед своим мужем, так же, как Орпа. После того как их мужья умерли, Орпа вернулась к язычеству, а Рут осталась верна новой вере, как сказано: “Посмотри, невестка твоя вернулась к своему народу и своему богу”, — но Рут не отступала от нее, т. е. осталась верна вере, как и раньше. Когда ее муж умер, она продолжала исповедовать новую веру уже по своей воле.⁷

Отметим это мнение. Оно поможет нам лучше понять смысл повести. В свою очередь, ученые-библеисты считают, что в те древние времена еще не были разработаны позднейшие правила обращения в иудаизм, и прозелиту порой достаточно было дать клятву верности Единому Богу (как мы увидим, как раз такую клятву дает Рут).

Еще один сложный вопрос в ситуации с невестками Наоми — вопрос о том, как именно моавитянки могли стать женами евреев и приобщиться к еврейству. Ведь в Торе сказано (см. выше) о том, что именно с этими народами евреям нельзя заключать браки и что моавитянин и аммонитянин никогда не войдут в общество Господне. Это связано не только с враждебным отношением этих народов к Израилю, но и с происхождением их от кровосмесительного союза Лота со своими дочерьми. К тому же, согласно агадическому толкованию, Рут была женщиной отнюдь не простого происхождения. Она принадлежала к моавитскому царскому роду, была дочерью царя Эглона, внука того самого Балака, который некогда призвал пророка Билеама, чтобы тот проклял народ Израиля. Лишь благодаря вмешательству Всевышнего это проклятие превратилось в благословение и пророчество о великой миссии избранного народа. Размышляя над этой непростой ситуацией, мудрецы сформулировали галахическое правило “моавитянин, но не моавитянка”. Это означает, что сказанное в Торе о моавитянах относится исключительно к мужчинам, тогда как женщины-моавитянки не препятствовали продвижению народа Израиля к Земле Обетованной. К тому же известно, что у царя Шломо были жены-моавитянки. Нельзя не принять во внимание и то, что, хотя по отношению к мидьянитянам, помогавшим моавитянам, Тора заповедует: “Враждуйте с Мидьянитянами и поражайте их” (Бамидбар 25:17), тем не менее по отношению к самим моавитянам сказано: “Не враждуй против Моава и не затевай с ним войны”. Мудрецы Талмуда увидели в этом указание на то, что именно из Моава должна выйти “прекрасная голубка” — Рут (Бава Кама 38а). Но почему все-таки Рут должна была быть царского рода? Конечно же потому, что ее царственность, облагороженная отказом от язычества, должна были перейти в царственность рода Давида. Однако вопрос все же остается: не кощунство ли, что именно моавитянка, женщина из рода злейшего врага Израиля стоит у истоков рода Давида, рода Машиаха? Лучше всего, пожалуй, это объясняет каббалистическая традиция, в частности, лурианская каббала, которая полагает, что всякое зло существует лишь потому, что в нем есть искра добра, и что задача человека — извлекать эти искры добра, высвобождать их из скорлупы (клиппот) зла, собирать их воедино. Благодаря своей воле и духовному свету Рут высвободила ту искру добра, которая содержалась в Моаве. Замечательно пишет об этом рав Адин Штейнзальц:

Выражась языком Каббалы, она (Рут. — Г. С.) искупила священную искру Моава. Проясняется скрытая сущность Моава и восстанавляется древняя, забытая связь. Согласно Книге Берешит, Моав был сыном Лота, племянником Авраама. Лот не только сопровождал Авраама на пути в страну, обещанную ему Всевышним, — он был как бы двойником Авраама. Разумеется, сходство между Авраамом и Лотом лишь частичное. У Лота было много недостатков, потомки его родились в результате кровосмешения, и жизнь свою он завершил печально и неприглядно. Тем не менее, как отмечается в мидраше, различные события и действия — и положительные и отрицательные — в конечном счете выливаются в нечто значительное, в “свет Машиаха”. Добрые дела остаются, а последствия неверных и злых поступков в конце концов исчезают.⁸

Это мысль истинно еврейского мудреца, типично еврейский способ мышления о мире, восприятия добра и зла. Ведь некогда, в далекой древности, обсуждая знаменитый стих из Книги Иова — “Может ли чистое родиться от нечистого?” — еврейские мудрецы сказали:

От Тераха произошел Авраам, от Ахаза — Хизкия, от Амона — Ошия, от Шими — Мордехай, из отдельных людей — народ Израиля, из мира сегодняшнего родится будущий мир. Кому под силу свершить это? Кто мог повелеть, чтобы это свершилось? Один лишь Он во всей вселенной.

Бамидбар Раба 19:1

Удивительно: акцентируя волю Всевышнего, мидраш настоятельно подчеркивает и значение человеческой воли, утверждая, что дело вовсе не в происхождении человека, а в строе его души, в благородстве его устремлений. Эта же мысль является одной из определяющих и в повести о Рут. Ну, а некоторая “сомнительность” происхождения Давида (согласно толкованиям, этим будут колоть ему глаза его враги) необходима еще и для того, чтобы предостеречь его от излишней гордыни, чтобы он помнил, что все, с ним произошедшее, — великий дар Божий. Согласно еврейскому пониманию, только царь, хранящий об этом память, всегда сознающий свою внутреннюю недостаточность перед Богом, может быть истинным царем-помазанником на земле. На самом же деле Царем в полном и великом смысле этого слова может быть только Всевышний (в этой позиции древнееврейская культура кардинально расходилась с абсолютным большинством культур Древнего мира).

Итак, исходная ситуация повести (ибо все, сказанное выше, было только преамбулой) нам ясна. Потеряв мужа и сыновей, Наоми осталась со своими невестками-моавитянками. Наконец, дошла до нее весть о том, что кончился страшный голод в селениях Йеуды. Голод действительно поражал этот засушливый регион не просто на годы — на десятилетия; но остается вопрос: ведь поля Моава так близко от Иудеи, почему же голод не поразил их? А значит, так или иначе имеет резонную основу толкование этого голода как наказания Всевышнего (при этом не стоит забывать, что сам народ Израиля в лице своих пророков и мудрецов всегда предъявлял себе самый высокий счет, и точно такой же самый высокий счет предъявлял и предъявляет Своему народу Господь-ревнитель; без этого “гамбургского” счета нет избранности). Так или иначе, Наоми, казалось, потерявшая все, решила вернуться на родину. С нею отправились и ее невестки, ибо по законам патриархального мира они были обязаны следовать за свекровью и заботиться о ней до конца дней. Однако Наоми ласково уговаривает своих невесток остаться, вернуться в материнский дом и обрести там счастье, ведь идти в чужие края, к чужому народу так трудно:

…ступайте, возвратитесь каждая в дом матери своей! Да окажет вам милость Господь, как оказывали вы [ее] умершим и мне! Пусть даст вам Господь, чтобы обрели вы покой, каждая в доме мужа своего!

Рут 1:8-9

В словах Наоми — сама доброта, она говорит как редкостная свекровь, которая любит своих невесток словно собственных дочерей и желает им счастья. Но в подтексте вновь остается вопрос: если ее невестки приобщились к еврейской вере, то можно ли уговаривать их вернуться во тьму язычества? Ведь даже Агарь, страдавшую из-за своей гордыни от преследований Сары, Господь вернул к шатрам Авраама знаменитым вопросом: “Откуда ты пришла и куда идешь?” (Берешит 16:8). И вопрос этот означал для Агарь следующее: ты ушла из мира праведности и Единобожия и направляешься в мир язычества; что же будет с твоей душой? Вероятно, уговаривая невесток вернуться, Наоми не только проявляет к ним снисхождение, но и испытывает их, помогает проявиться их свободной воле. Поначалу и Орпа, и Рут отказываются покинуть свекровь, они действительно искренне любят ее (скажем сразу, повесть, помимо прочих смыслов, задает высокий эталон подлинно нравственных отношений между людьми).

И поцеловала она их, но они подняли вопль и зарыдали. И сказали они ей: нет, мы с тобой возвратимся к народу твоему!

Рут 1:9-10

Наоми же продолжала ласково уговаривать их:

…вернитесь, дочери мои, зачем вам идти со мной? Разве есть еще сыновья во чреве моем, что стали бы вам мужьями? Вернитесь, дочери мои, ступайте! Ведь стара я уже, чтобы быть замужем. Даже если бы сказала я [себе]: “Есть у меня [еще] надежда”, — и еще нынче же ночью была бы я с мужем, и родила бы сыновей, разве станете вы дожидаться, пока они вырастут? Разве ради них станете вы [медлить] и оставаться безмужними? Нет, дочери мои, очень мне горько за вас, ибо постигла меня рука Господня!”

Рут 1:11-13

В этих словах — весь характер Наоми, нежный, сострадательный и стойкий. Все, что произошло с ее семьей, она, как и подобает высокой душе, воспринимает как собственную вину. И чисто психологически так понятно, почему она отговаривает невесток идти с ней: ведь они бездетны и вряд ли смогут в среде чужого народа найти себе мужей, родить детей. К тому же в ее словах с некоторым горьким юмором скрывается намек на обычай левирата, согласно которому ближайший родственник, чаще всего брат мужа (но ни в коем случае не отец), должен был жениться на бездетной вдове, чтобы у нее родился ребенок. Этот ребенок наследовал выкупленное своим отцом имущество вдовы. Тем самым охранялись права вдовы и — главное — сохранялся след ушедшего бездетным человека, ибо его сын наследовал ему (в позднейшей каббалистической традиции с этим связывается и мистическая идея переселения душ).⁹ Пожалуй, именно идея восстановления рода была изначально важной. Ведь согласно Торе сам Йеуда после смерти своего первенца Эра велел другому своему сыну, Онану, жениться на вдове своего брата, чтобы восстановит его семя:

…войди к жене брата твоего и женись на ней, как деверь, и восстанови род брата своего.

Берешит 38:8

Но Онан, как известно, пренебрег этим сознательно, ибо знал,

…что семя будет не ему; и бывало, когда входил к жене брата своего, ронял на землю, чтобы не дать потомства брату своему.

Берешит 38:9-10

Как известно, Господь карает за это Онана смертью, а в словах Торы заключен очень важный смысл: ибум (левиратный брак) нужен для того, чтобы сохранить род человека, имя его на земле. Этот обычай сыграет важную роль в судьбе Рут, чья история перекликается с историей Тамар, невестки Йеуды — Книга Рут упомянет об этом в самом финале. Пока же Наоми горько сетует на старость и невозможность родить еще детей, да и невестки состарятся, ожидая, пока эти гипотетические сыновья подрастут. Возможно, и здесь — испытание на прочность духовных уз, ведь Наоми знает, что у ее мужа остались родственники в Иудее и что, возможно, кто-то из них захочет исполнить долг¹⁰ левиратного брака по отношению к ее невесткам, и тогда ее род не угаснет. Но для этого нужно, чтобы невестки сделали свой выбор совершенно осознанно, зная, какие трудности им предстоят.

Слова Наоми смогли убедить Орпу, которая решилась вернуться в родительский дом. Так “срабатывает” этимология ее имени, ибо в конечном счете она уходит, поворачивается затылком к Наоми и к еврейству. Р. Адин Штейнзальц замечает: “Орпа символизирует контакт неевреев с Израилем, контакт, который становится все более отстраненным, и, наконец, достигает состояния конфронтации — в поединке между богатырем Гольятом <Голиафом>, которого комментаторы считают потомком Орпы, и Давидом, будущим царем Израиля, одним из потомков Рут”.¹¹ И хотя мидраш утверждает, что вера Орпы была неискренней, а принятие ею иудаизма неосновательным, все же, исходя из прямого смысла книги, Орпу не в чем упрекнуть: она до конца выполнила свой долг, но и не более того. Повествователь относится к ней с явной симпатией, и все же подчеркивает, что характер Рут — иного “замеса”.

И поцеловала Орпа свекровь свою [на прощанье], а Рут осталась с нею.

Рут 1:14

Безусловно, поведение Рут подчеркивает, что она — праведница, ведь именно праведник не довольствуется простым исполнением долга, а делает сверх того. Рут сделала свой собственный выбор, который был очень непростым. Однако Наоми продолжала уговаривать ее, ставя в пример Орпу:

…вот, невестка твоя вернулась к народу своему и к богам своим. Возвращайся и ты за невесткой своей!

Рут 1:15

В словах “к богам своим” явно сквозит горечь и напряженное ожидание: Орпа вернулась к язычеству, как же поступит Рут? Поразительно, но Рут почти не размышляет, хотя согласно мидрашу Наоми долго и терпеливо разъясняла ей строгость еврейского закона, суровость наказания за нарушение заповедей Торы, однако так и не смогла ее отговорить (Йевамот 47б; Рут Раба 2:24). По тексту же Рут в порыве искренней любви к свекрови клянется никогда не покидать ее. А главное, в ее душе уже свершилась великая незримая работа, и она понимает, что во тьму язычества ей уже не вернуться никогда, что отныне ее путь — под крыла Единого Бога. Возможно, только в этот момент Рут окончательно осознала всю важность и ответственность своего шага, ведь скорее всего она действительно поначалу приняла еврейскую веру только из любви к мужу, желая угодить ему и его семье. Но любовь, говорит нам автор Книги Рут, поразительное чувство: она заставляет видеть все в новом свете, открывает новые горизонты духа. Истинная любовь к ближним становится импульсом к обретению еще более важной и великой любви — любви к Богу. Поразительно, но ответ Рут свекрови дан на фоне прозы чистыми стихами (такова особенность танахического стиля: на самом высшем взлете эмоционального напряжения, в самых важных местах священного текста возникают стихи, чтобы мысль наилучшим образом дошла до нашего сознания, навсегда врезалась в нашу память):

Рут 1:16-17 (перевод наш. — Г. С.)

Эта страстная, искренняя клятва в вечной верности свекрови, семье покойного мужа, Всевышнему (безусловно, самая важная в ней формула — “твой Бог — мой Бог”) заставила Наоми поверить невестке и перестать отговаривать ее. Наоми убедилась в абсолютном бескорыстии Рут, ибо, если исходить из сугубо утилитарных соображений, ей проще было бы остаться. Как замечает А. Штейнзальц, “приход Рут в Бет-Лехем был для нее шагом фундаментального значения, лишенным каких бы то ни было практических соображений. Это было сделано из чувства духовной принадлежности к народу Израиля”.¹² А когда пришли обе женщины в Бет-Лехем, то, как сообщает нам древний автор, “взволновался из-за них весь город”  (1:19). Поражает тонкость наблюдений и умение автора двумя-тремя словами зафиксировать тончайшие нюансы поведения и психологии людей. Действительно, как не взволноваться городу, если Рут никто не знает и очевидно, что она чужеземка, а в Наоми даже соседки с трудом узнают ту некогда милую, радостную, приятную Наоми. Вероятно, так состарили, так изменили ее перенесенные страдания, горькие потери, долгая разлука с родной землей, что женщины повторяют: “Неужели это Наоми?” (1:19). А Наоми с горечью отвечает им:

…не зовите меня Наоми [“сладкая”], а зовите меня Мара [“горькая”], ибо послал мне Всемогущий горесть великую.

Рут 1:20

Все это говорит о том, с какой силой Наоми переживает случившееся, какое искреннее переживает покаяние, за что и будет награждена Господом, найдет в старости утешение и великий смысл своей жизни, постигнет смысл пережитых страданий.

Теперь весь свет в окошке для Наоми — ее невестка Рут, ставшая ей такой близкой по духу. В ней она словно бы обрела родную дочь. Испокон веков и у разных народов отношения свекрови и невестки строились на резонном подчинении младшей старшей, более опытной и почитаемой. Еврейские пророки отмечали, что бунт невестки против свекрови — это яркий симптом общего упадка нравов, расшатывания устоев, на которых держится семья и общество. Вместе с тем, опять же, в сознании практически всех народов традиционные отношения невестки и свекрови конфликтны. Мишна в этой связи замечает, что по своей природе свекровь и невестка антагонистичны (психологически это понятно, ибо они ревнуют друг друга к одному человеку, сыну и мужу). Но духовная высота Книги Рут заключается помимо прочего еще и в том, что она демонстрирует, какими должны быть истинные отношения между людьми — даже такими, которых “народная мудрость” считает исконными антагонистами. Говоря о необычности отношений Наоми и Рут, А. Штейнзальц пишет, что они “не только выходили за рамки обычаев своего времени, но и за рамки семейных связей и личных отношений”.¹³ Задавая высокий нравственный эталон, Танах утверждает, что возможны случаи, когда невестка становится столь же дорогой, как родная дочь, и даже заменяет свекрови утраченных сыновей, и что в истинном мире только так должны относиться друг к другу люди.

Преданная своей свекрови, Рут заботится о ее пропитании. Автор повести экспозирует последующее развитие сюжета, сообщая, что Наоми и Рут пришли в Бет-Лехем к началу жатвы ячменя (1:22). И это обстоятельство становится не только поводом для последующего обсуждения комментаторами законов первой жатвы и отношения к возделыванию Земли Израиля, но несет в себе важную мотивировку: Наоми и Рут пришли к началу самой ранней жатвы, когда ни у кого еще нет запасов, а главное — самим им нечего жать, ибо они ничего не сеяли. Вот здесь и вступают в силу великие заповеди Торы — заповеди милосердного отношения к пришельцам и беднякам:

А когда будете жать жатву на земле вашей, не дожинай до края поля твоего и опавшего при жатве твоей не подбирай. И виноградника твоего не обирай дочиста, и оставшихся отдельных ягод в винограднике не подбирай: бедному и пришельцу оставь их.

Ваикра 19:9-10

Книга Рут еще раз подтверждает, что народ Израиля неизменно следовал этой заповеди уже в глубокой древности. Итак, Рут идет собирать колосья, оставленные на стерне для бедняков, и случайно попадает на поле Боаза, дальнего родственника Элимелеха. Напомним, что согласно традиции Боаз — то же лицо, что судья Ивцан. Он справедливо судил народ и был одним из мудрейших и выдающихся душевными качествами сынов Израиля. Комментаторы сообщают также, что Наоми и Рут вернулись в Бет-Лехем вскоре после того, как Боаз овдовел. И это дополнительная мотивировка того, почему Боаз внимательно присматривается к женщине, появившейся на его поле. Сам еще того не осознавая, он инстинктивно ищет замену своей добродетельной жене, и именно добродетелью и скромным поведением его привлекает Рут, хотя, как сообщает агада, Рут, к этому времени сорокалетняя, была еще очень красива и привлекала к себе всеобщее внимание (Рут Раба 4:6). Но только Боаз обратил внимание на душевные качества Рут. Но он, восьмидесятилетний,¹⁴ был вдвое старше ее, к тому же не так давно потерял жену. Поэтому поначалу никакая мысль о женитьбе даже не приходит в голову Боазу. Он просто наслышан о верности и преданности этой женщины, не оставившей свою свекровь в трудный час, свершившей трудное духовное восхождение. Он видит, как неутомимо она работает [слуга говорит: “Пришла она и с самого утра по сей час она на ногах, недолго сидела в доме” (2:7)]. Агада добавляет, что Рут поразила Боаза своей скромностью и целомудрием, ибо она не подражала поведению других жниц (Шаббат 113б, Рут Раба 4:8). Понятно одно: в сердце праведного и скромного Боаза совершенно закономерно возникает симпатия к этой женщине. Он понимает, как ей трудно, ведь она беззащитная чужеземка, собирающая колоски за жнецами, и тем легко обидеть ее. Поэтому он привечает Рут и позволяет ей постоянно собирать колосья на его поле, оставаться с его работницами, утолять жажду с его слугами, которым приказывает ни в коем случае не трогать Рут.

И пала она ниц, и поклонилась до земли, и сказала ему: чем снискала я милость в глазах твоих, что ты обратил внимание на меня, хоть я чужеземка?

Рут 2:10

В ответе Боаза звучит уважение к чужеземке, а сам ответ и все поведение Боаза демонстрируют истинное, как того требует Тора, отношение к пришельцам и прозелитам:

…много рассказывали мне обо всем, что сделала ты для свекрови своей по смерти мужа твоего: что оставила ты отца и мать свою, и родную землю свою, и пошла к народу, которого не знала ни вчера, ни третьего дня. Да воздаст тебе Господь за твой поступок и да будет тебе сполна воздано Господом, Богом Исраэлевым, за то, что пришла ты, чтоб найти пристанище под крылами Его.

Рут 2:11-12

Отметим, что Боаз особо подчеркивает важность прихода Рут к Богу Израиля и произносит слова о грядущей высокой награде, смысл которой искусный повествователь приоткроет только в самом финале. Рут растрогана сердечностью и искренностью Боаза, тем, что он, уважаемый и знатный человек, заметил ее, всмотрелся в ее душу, понял ее:

…да найду я милость в глазах твоих, господин мой, ибо ты утешил меня и говорил по сердцу рабы твоей, хотя я не стою ни одной из рабынь твоих.

Рут 2:13

Под большим впечатлением от скромности и праведности Рут, Боаз усаживает ее за совместную трапезу и приказывает жнецам оставлять ей больше колосьев.

Вернувшаяся домой счастливая Рут рассказывает своей свекрови о встрече с Боазом и только после этого узнает о родстве его со своим умершим мужем. А Наоми произносит:

…благослови его Господь за то, что не оставил он милостью своей ни живых, ни мертвых.

Рут 2:20

Эти слова не только подчеркивают особую праведность Боаза, но и приоткрывают завесу над замыслом, возникшим в голове Наоми относительно Боаза и Рут. Да и какая мать не строит планов счастливого будущего своей дочери! Конечно же, Наоми сразу почувствовала взаимное тяготение двух глубоко родственных душ — Боаза и Рут, к тому же она думает и о сохранении своего рода (вот почему — “не оставил он милостью своей ни живых, ни мертвых”). Боаз может выполнить заповедь левиратного брака, жениться на Рут, и тогда не только они будут счастливы, но и сама Наоми, и ее покойный муж обретут утраченное потомство.

Однако Наоми не сразу открывает свой план Рут, ибо закончилась уже жатва ячменя, наступила и тоже подошла к концу жатва пшеницы. И только теперь Наоми решила, что пробил час осуществления ее замысла. Кажется, что она дает невестке двусмысленный и рискованный совет: омыться, умаститься, надеть лучшие одежды и в ночь, когда будут веять на гумне собранный и высушенный ячмень и когда Боаз останется там ночевать, чтобы охранять зерно и с утра пораньше приступить к работе, лечь незаметно у ног его: “…ляжешь, а он [уже] скажет тебе, что тебе делать” (3:4). Не всякая свекровь дала бы такой совет и не всякая невестка прислушалась бы к нему. Но Наоми знает о скромности Рут и благородстве Боаза, а Рут безраздельно доверяет своей свекрови и знает, что та не посоветует ей дурного. Как тонкий психолог, Наоми создает ситуацию, которая подтолкнула бы Боаза раскрыть свои чувства к Рут. И она знает, чем можно подкупить его: доверчивостью, беззащитностью, мольбой о покровительстве. Рут исполняет слова Наоми. Тонко и точно переданы изумление и даже некоторый испуг внезапно проснувшегося Боаза, обнаружившего у своих ног какую-то женщину:

И было, в полночь вздрогнул этот человек и повернулся, и вот, — женщина лежит у ног его! И сказал он: кто ты? А она сказала: я Рут, раба твоя!

Рут 3:8-9

Недоумение и страх сменяются чувством радости и благодарности, когда Боаз слышит это кроткое и искреннее: “Я Рут, раба твоя!”, а вслед за этим и скромно выраженную просьбу позаботиться о ней как о вдове родственника:

Простри полу [одежды] своей на рабу твою, ибо ты — близкий родственник!

Рут 3:9

Боаз оценил искренний порыв женщины:

…благослови тебя Господь, дочь моя! Эта твоя последняя милость [еще] лучше первой — не пошла ты за юношами, ни за бедными, ни за богатыми. Так вот, дочь моя, не бойся! Все, что ты скажешь, сделаю я для тебя, потому что всем [людям] у ворот народа моего известно, что ты женщина добродетельная.

Рут 3:10-11

Боаз благодарит Рут за подлинность ее чувств, за то, что она оценила его душевные качества, а не побежала в корыстных целях за более молодым и более богатым родственником (в этом смысл слов — “эта твоя последняя милость еще лучше первой”, т. е. той, которую Рут оказала своей свекрови). Действительно, Боаз сообщает Рут о существовании более близкого родственника, который, возможно, предъявит свои права. Это выяснится только завтра, а пока Боаз разрешает Рут остаться на ночь рядом с ним, но не хочет компрометировать ее до окончательного решения и просит уйти на рассвете, чтобы ее не заметили другие люди и не судачили о ней. В награду Боаз дает Рут целых шесть мер ячменя, которые она, завернув в большой платок, покрывавший ее голову, принесла Наоми. И та не случайно спрашивает: “Кто ты, дочь моя?” (3:16). Возможно, не только потому, что спросонья, в рассветной еще тьме она не узнала Рут без привычного покрывала на голове, которым покрыта голова замужней женщины или вдовы, но еще и потому, что она с напряжением ждет результата своего плана: в качестве кого пришла к ней Рут? исполнилось ли задуманное? Услышав рассказ Рут, она попросила ее набраться терпения и подождать, ибо Боаз — не тот человек, который может отступиться:

…человек этот не успокоится, пока сегодня же не окончит этого дела.

Рут 3:18

Действительно, буквально в этот же день у городских ворот (а это место заключения всех сделок в те времена, место, где всегда можно было обнаружить мудрых старейшин, почтенных свидетелей и знатоков закона) Боаз дожидается, пока мимо не пройдет более близкий и более молодой родственник умершего мужа Рут. Он предлагает ему выкупить участок Элимелеха, который продает Наоми, иначе его выкупит сам Боаз. Молодой родственник поначалу согласился, но вслед за этим узнал, что он вынужден будет выкупить и Рут, вдовую невестку Элимелеха, “чтобы восстановить имя умершего в его уделе” (4:5). Смущенный, он замялся и объяснил, что это противоречит его планам и может “расстроить его удел”. В тексте нет четкого объяснения, но, возможно, молодой родственник еще не имел своих детей и опасался, что ребенок, рожденный Рут, повредит наследству его сына (ведь сын Рут должен считаться сыном умершего). Кроме того, и это не менее важно, молодой родственник не знал Рут так, как знал ее Боаз, и не испытывал к ней никаких чувств. Боаз с радостью принимает его отказ и скрепляет сделку согласно древнему обычаю (как считают исследователи, он восходит еще к дописьменным временам):

А в Исраэле так велось издревле при выкупе и при обмене для подтверждения всякого дела: один снимал свой башмак и отдавал другому, — это и было в Исраэле свидетельством.

Рут 4:7

Молодой родственник снимает свой башмак и передает его Боазу, а вместе с этим символическим жестом — и право на Рут. При этом Боаз торжественно говорит:

…Рут Моавитянку, жену Махлона, приобрел я себе в жены, чтобы восстановить имя умершего в уделе его и чтобы не исчезло имя умершего из среды братьев его и из ворот [родного] места его…

Рут 4:10

Это еще раз подчеркивает, насколько важным для древнего сознания был ибум, восстановление имени, рода умершего, чтобы ушел он не бесследно. Старейшины же и весь народ, свидетель договора, благословляют Боаза и Рут:

Да уподобит Господь жену, входящую в дом твой, Рахели и Лее, которые вдвоем построили дом Исраэлев; да обретешь ты силу в Эфрате и да славится имя твое в Бет-Лехеме! А потомством, которое даст Господь от этой молодой женщины, пусть будет дом твой подобен дому Переца, которого родила Йеуде Тамар.

Рут 4:12

Здесь абсолютно не случайны все имена. Упоминание о Рахели и Лее — двух женах праотца Яакова, двух праматерях еврейского народа — это указание на то, что и роль Рут в еврейской истории будет чрезвычайно значима, что она, моавитянка, тоже войдет в число има’от — праматерей, что без нее и ее духовных усилий не сможет осуществиться предназначение Израиля. В параллель с историей Рут ставится также история кнаанитянки (ханаанеянки) Тамар — рассказ в Торе о том, как невестка сына Якова Йеуды страдала, оттого что Господь не послал ей сына в браке с Эром, рано умершим из-за своей неправедности. Ослушником оказался и младший брат Эры Онан, изливавший семя на землю и не желавший восстанавливать род брата своего. Йеуда посоветовал невестке вернуться в дом своих родителей и ждать, пока подрастет самый младший его сын — Шела. Но Шела подрос, а Тамар все не становилась его женой, и тогда она решила действовать сама, — хотя, быть может, излишне рискованно. Как известно, Тамар выдала себя за блудницу и зачала сына от своего свекра, взяв во время свидания у него печать, шнурок и посох, чтобы потом предъявить их в качестве доказательств происхождения своего сына. Так несколько странным, “обходным” путем родился знаменитый герой Перец, роду которого суждено великое будущее, и именно его потомками оказываются и Боаз, и ребенок, рожденный ему Рут.

Таким образом, в напоминании об истории Тамар, призывающем читателя сопоставить ее с историей Рут, звучит достаточно красноречиво мысль о том, что этим двум женщинам, нееврейкам по происхождению, в силу их особых душевных качеств, гениальной интуиции и той духовной работы, которую они совершили, восходя ко Всевышнему, к Торе, отведена особая роль в истории Израиля, уготована особая награда. Вскоре у Рут рождается сын, который получил имя Овед, что буквально означает на иврите “работник” или “служитель”. Это имя имеет несколько объяснений: во-первых, сын действительно, в прямом смысле будет работником и кормильцем в старости для Рут, Боаза и Наоми; во-вторых, он “работает” на память рано умершего Махлона, а также Кильона и Элимелеха, он восстанавливает род Элимелеха; в-третьих, в имени скрыт намек на то, что он будет необычайно преданным, искренним служителем Всевышнего, через Оведа осуществится Его замысел. Показательно, что, взяв на руки новорожденного, Наоми прикладывает его к груди — в знак символического кровного (молочного) родства, а соседки говорят: “Сын родился у Наоми” (Рут 4:17). Как важно, что на старости лет, казалось, потеряв все, Наоми так много обрела — обрела в этом несмышленом еще ребенке, бабушкой и нянюшкой которого она стала, своих утраченных мужа и сыновей, и все это — благодаря невестке, ее преданной любви. Не случайно добрые соседки, желая счастливой жизни новорожденному и семье Наоми, говорят:

…благословен Господь, что не лишил тебя ныне близкого родственника! И да славится имя его в Исраэле! И пусть будет он тебе отрадой души и кормильцем в старости, потому что родила его невестка твоя, которая любит тебя, которая для тебя лучше семерых сыновей.

Рут 4:14-15

Вновь Писание подчеркивает, сколь высоки могут и должны быть подлинные отношения между людьми, ибо люди способны преодолевать в себе предрассудки и суеверия, и невестка может быть столь же любима и ценима свекровью, как родные дети. В сущности, резюме притчи даже в плане конкретном, обыденно-житейском парадоксально: чужая по крови Рут и рожденный ею сын становятся самыми родными для Наоми людьми. Еще раз Танах демонстрирует широту воистину гуманистического подхода к человеку, заявляя, что дело совсем не в “крови” и не в кровном родстве или не только в них, что есть родство более высокого, духовного свойства.

Однако смысл Книги Рут не сводится к тому, чтобы задать нам парадигму высочайших, трудно достижимых, эталонных отношений между людьми. Смысл в чем-то большем. И это большее становится понятным только в финальном родословии родившегося Оведа, а также его отдаленного предка Переца — в этом, казалось бы, сухом, бесстрастном перечислении имен и поколений, вроде бы ничего не добавляющем к сюжету. Но именно в нем суть, смысл, ведь “Боаз породил Оведа, а Овед породил Ишая, а Ишай породил Давида” (Рут 4:22). Вот и произнесено самое существенное слово, самое важное имя. И даже если согласиться с мнением исследователей, что финальное родословие приписано позже, чем сложился текст книги, это ничего не меняет, ибо и ранее сказано: “И назвали они (соседки. — Г. С.) его Овед. Он был отцом Ишая, отца Давида” (4:17). Дважды повторено, что Овед станет дедом Давида и, соответственно, Рут — его прабабкой, хотя имя ее и не фигурирует в финальном генеалогическом списке. Автор мастерски, очень эффектно, неожиданно приберегает для финала самое важное сообщение: высокая награда Рут-моавитянки в том и состоит, что ее правнуком будет Давид, из рода которого выйдет Машиах. Через нее осуществится замысел Всевышнего, касающийся не только еврейской, но и всей мировой истории. Книга Рут говорит о том, как важен каждый наш шаг, как отзывается он в последующей истории, в которой мы можем заслужить добрую или недобрую память. Но если недобрая память в конце концов сотрется, исчезнет, то добрая пребудет вовеки. Притча говорит об ответственности каждого перед историей, задает парадигму поисков истинной духовности, поисков Бога для каждого человека, кем бы он ни был по происхождению. Путь Рут — это путь человеческой души из тьмы язычества к Единому Богу. Рут стала в еврейском сознании эталоном истинного приятия заповедей Торы, ведь принимать их нужно прежде всего сердцем. Вот почему еврейский народ испокон веков читает Мегиллат Рут в праздник Шавуот: не только потому, что он совпадает с праздником урожая, праздником первых плодов, а в тексте очень много говорится о законах сельскохозяйственного года в Эрец Исраэль, об обработке ее, о правилах сбора урожая, — но еще и потому, что народ неустанно напоминает себе: мало быть евреем по рождению, нужно принять заповеди Торы сердцем и душой. Не в этом ли смысл знаменитого речения Гиллеля в ответ на просьбу некоего еврея объяснить, почему Шавуот мы называем праздником дарования Торы, а не праздником получения ее. Как известно, ответ мудреца гласил: Тора была нам дарована как самый высокий дар в момент Синайского Откровения, но получать ее мы должны всю жизнь, каждый день нашей жизни. Слова Гиллеля подчеркивают, что для исполнения заповедей Торы необходим ежедневный, ежечасный труд нашей души, бодрость и собранность нашего духа.

Интересный результат дает анализ гематрии имени Рут: цифровое значение букв образует число 606. Какие смыслы приоткрываются за этим? Они становятся понятными, если мы помним, что в Торе содержится шестьсот тринадцать заповедей, и что только их выполнение делает человека евреем. Рут, бывшая первоначально язычницей, могла до конца жизни довольствоваться исполнением всего лишь семи заповедей из этих шестисот тринадцати — тех, которые Тора полагает обязательными для остальных народов (так называемые заповеди сынов Ноаха). Однако по собственной доброй воле Рут приняла на себя и остальные шестьсот шесть, которые, оказывается, уже были заложены, закодированы в ее имени — в имени, несущем предназначение. Не случайно р. Штейнзальц пишет:

…впечатление такое, что Рут чувствовала себя чужой в своей стране. Рут — это архетип подлинного прозелита, который, переходя в иудаизм, в сущности не претерпевает изменений, поскольку и раньше принадлежал к другому миру, сам того не зная.¹⁵

Образ Рут навсегда стал в еврейской традиции эталонным воплощением прозелита, а отношение к ней молодого родственника Элимелеха и Боаза демонстрирует два разных подхода к прозелитам: с одной стороны, недоверчивость или даже неприятие, с другой — искреннее уважение, горячая симпатия, признательность, стремление помочь освоиться в мире еврейской культуры. Безусловно, предпочтение отдается второму подходу как наиболее соответствующему установлениям еврейской традиции. Мидраш поясняет это с помощью притчи об олене, который прибился к стаду овец. Увидев это, хозяин отары приказал своим пастухам особенно заботиться об этом олене. На их удивленный вопрос, зачем это нужно делать, не важнее ли заботиться о собственных овцах, которых больше и от которых больше пользы, хозяин ответил: “Мои овцы знают только одно стадо, а перед этим оленем весь мир, и он может выбирать. Он выбрал мое стадо, и поэтому я должен оказать ему особую заботу”.¹⁶ Эта притча, как и книга Рут, иллюстрирует истинное отношение евреев к тем людям, которые искренне приняли иудаизм. Они почитаются еще больше, чем рожденные в еврействе праведники или даже мудрецы: так, например, прозелитами были великий законоучитель рабби Акива,¹⁷ выдающийся таннай рабби Меир, создатель арамейского Таргума Онкелос. Рут стала любимейшей из героинь еврейского народа. Парадоксально — и в этом парадоксе говорит высокий дух еврейской культуры — моавитянка по рождению, она вошла в число пяти наиболее почитаемых женщин, о которых рассказано в Танахе, в число праматерей еврейского народа.

Безусловно, образ Рут имеет и более широкий смысл: путь героини — это путь к самой себе, к обретению своего предназначения, путь к духовному совершенству. Примечательно, что единственный, пожалуй, эталонный женский образ в Танахе, — это образ Рут. Кажется, что у нее нет никаких изъянов, она — воплощенная любовь, олицетворенная кротость и преданность. Именно с такими коннотациями этот образ вошел и в европейскую культуру. Рут, работающая в поле, с колосьями в руках, склонившаяся в низком поклоне перед Боазом, прилегшая, свернувшись калачиком, у его ног, изображается европейскими художниками. Поэты пытаются воссоздать ее образ, акцентируя особую мягкость и милосердие. Под пером великого австрийского поэта Р. М. Рильке Рут становится символом человеческой души, бесконечно устремленной к Богу, преданной Ему до конца:

Перевод С. Петрова

Многим поэтам Книга Рут дает импульс к размышлениям о пути человека к подлинным духовным ценностям, о его роли и месте в истории, о связи времен и традиций. Именно это акцентирует в своем стихотворении “Руфь” русская поэтесса Инна Лиснянская, которой не чужды и ее осознаваемые в глубине почвы, на которой она укоренилась, еврейские корни:

Поэтесса акцентирует высоту духовного подвига Рут, которая нашла в себе мужество оторваться от среды, в которой выросла, от родни с ее языческими кумирами, и совершила духовное восхождение. Ассоциативно этот шаг уподобляется исходу праотца Авраама из Харана — казалось, бы простой житейский акт, но за ним скрывается драматизм или даже трагизм разрыва с прежними ценностями, с привычной средой, а это всегда неимоверно трудно для человека. Но только так может начаться принципиально иной путь, который станет и путем самопознания, обретения самого себя. И. Лиснянская демонстрирует также, как от простого, казалось бы, шага человека зависит грядущая история: “искра грядущей звезды”, упомянутая в финале, — намек на звезду Давида, начиная с эпохи Средневековья сопровождавшую народ в горькие и радостные моменты его бытия, намек на род Мессии. Но ведь представление о Мессии как сыне Давида унаследовала и христианская культура. В финале стихотворения нельзя не ощутить и намек на вифлеемскую, рождественскую звезду. С точки зрения поэта, благодаря Рут и свершенному ею шагу путь монотеизма открылся, хотя и по-другому, многим народам, принявшим единобожие через христианство. Ведь разве не подтверждение это исполнения Обетования, данного Аврааму: “И благословятся в тебе все племена земные…” Через духовный подвиг Авраама, через духовное усилие Рут, пришедшей под крыла Бога Израиля, через поиски и обретения еврейского народа новые духовные горизонты открылись и открываются всему человечеству. А Книга Рут, как и многие прекрасные книги Танаха, остается вечным собеседником читающего ее (и особенно пристально — в праздник дарования Торы) еврея и каждого человека, кому небезразличен мир Библии.

ПОСЛЕСЛОВИЕ ОТ РЕДАКЦИИ

Исключительное значение книги Рут, простота и ясность ее языка делают ее изучение удачным дидактическим введением в Танах. Издательство “Новая еврейская школа” подготовило методический сборник, посвященный книге Рут. Наряду с поурочными методическими разработками читатель-педагог найдет в нем материалы, позволяющие преподавать книгу Рут на уроках иврита, литературы, еврейской традиции, привлекать для ее изучения классические и современные комментарии. Часть статей сборника публиковалась в различных номерах НЕШ, однако есть и новые. Авторский коллектив составили Роман Карачун, Габриэль Коэн, Арье Ольман, Хана Ротман, Галина Синило. Сборник назвается “С полей Моава”. Его можно заказать в редакции НЕШ.

¹⁷ Более принято мнение, что рабби Акива не был прозелитом, но, возможно, происходил из семьи потомков прозелитов. — Прим. ред.