Если выделить в нашей теме самое основное, то все, что мы здесь обсуждаем, это отношения между двумя субъектами. Субъект №1 – Запад, как бы условно и внутренне противоречиво ни было это именование. Субъект №2 – радикальный ислам (исламизм). Два субъекта и отношения между ними.

Мы постоянно имеем дело с действиями радикального ислама на нашей территории. И мы видим, что эти действия не автономны. Что налицо непростые взаимоотношения радикального ислама с теми или иными западными группами. Но что это за взаимоотношения? Каковы могут быть, вообще, взаимоотношения между субъектами, действующими в пространстве серьезных (зачастую транснациональных) геоэкономических и геополитических игр? Здесь возможны несколько типов взаимоотношений.

Мы постоянно имеем дело с действиями радикального ислама на нашей территории. И мы видим, что эти действия не автономны. Что налицо непростые взаимоотношения радикального ислама с теми или иными западными группами. Но что это за взаимоотношения? Каковы могут быть, вообще, взаимоотношения между субъектами, действующими в пространстве серьезных (зачастую транснациональных) геоэкономических и геополитических игр? Здесь возможны несколько типов взаимоотношений.

Тип первый – нормативный. Субъект №1 дает оценку субъекту №2 с точки зрения ценностей и критериев, выражающих его идентичность. Если эта оценка положительная («наш», «свой»), то субъект №1 поддерживает субъект №2. Если эта оценка отрицательная («чужой», «плохой»), то субъект №1 атакует или ослабляет субъект №2 и, в любом случае, противостоит ему.

Тип второй – инструментальный. Субъект №1 имеет в качестве главного врага субъект №3 (например, СССР). Он понимает, что субъект №2 враждебен ему самому. Но одновременно он понимает, что субъект №2 враждебен и субъекту №3. Так, исламизм был враждебен коммунизму и его националистическим союзникам в третьем мире, включая, к примеру, арабский социализм. Тогда альтернатива «наш» или «плохой» – размывается. Возникает знаменитое определение: «Это сукин сын, но это наш сукин сын!»

Тип третий – функционально-мироустроительный. Субъект №1 декларирует определенные ценности и принципы поведения. Но он понимает, что эти ценности и принципы поведения не позволяют выстроить эффективную мегасистему (частный пример – мировой порядок). Что на самом деле в этот мировой порядок надо будет вводить на определенных ролях и надолго определенные ненормативные или контрнормативные элементы. И мироустройство потребует долговременного сожительства с контрнормативными элементами во имя сохранения и укрепления нормы.

Тип четвертый – стратегически-контрнормативный. Субъект №1 декларирует определенные ценности и принципы поведения, но за этими декларациями стоят иные проекты, ядро которых находится в очень сложных (если не антагонистических) отношениях с собственными декларациями. Возможно, поменялась мировая ситуация и нет эффективных технологий для открытого разрыва с прежними (устаревшими) нормативными установками. Возможно, установки изначально были только декларативными. В любом случае – цель не соответствует заявлениям. А союз субъекта №1 с субъектом №2 – это союз в рамках закрытых целей.

Мы понимаем, что даже в пределах нормативных отношений возникают непростые коллизии, требующие так называемой "неоднозначной многофакторной оценки". Предположим, Запад имеет дело с какой-то исламской страной "третьего мира". И ее нужно оценивать, например, по политическому и социокультурному критериям. Что здесь выбрать, если правитель, отрицающий демократию и закон диктатор, выступает со светской националистической установкой? В социокультурном плане он лучше исламистов, его установка хотя бы светская. А в политическом – хуже некуда (душит свободу, отменяет выборы, попирает СМИ). Какие критерии предпочесть? Цивилизационную совместимость? Демократическую легитимность? Вопрос действительно непростой. Тем более, что реальная оценка всегда многофакторна.

Однако, вряд ли Запад, в рамках нормативной многофакторной оценки, поддержит радикальных исламистов против светского (пусть и авторитарного) режима. Все же, Запад не настолько оторван реальности "третьего мира", чтобы не понимать существа дела, состоящего в том, что любой "не людоедский" (не полпотовский, например) минимально-умеренный светский режим – лучше власти исламских фанатиков. И что даже если эти фанатики придут к власти демократическим путем, на волне поддержки большинства населения, то в итоге они обойдутся с демократией вполне по-гитлеровски.

Итак, нормативный тип отношений Запада с радикальным исламом мы предлагаем не рассматривать в силу очевидных, всеми наблюдаемых фактов. Сразу же перейдем ко второму, инструментальному типу возможных в данной связи отношений, который, конечно же, существовал – в эпоху СССР (и не только).

Часть I. Инструментальный тип взаимодействия Запада с исламизмом

Факты инструментальной поддержки Западом радикального исламизма, особенно после ввода советских войск в Афганистан, общеизвестны. Моджахеды и Бин-Ладен – плоды такой поддержки "нашего сукина сына" или, как мы это определили еще в 1994 году, "дьявола для грязной работы".

Просто отрицать правомочность такой инструментальной поддержки – бессмысленно, поскольку в политике часто действует императив эффективности. Гораздо важнее определить рамки и исторические форматы этой инструментальности. И здесь мы хотим ознакомить вас с позицией одного вполне авторитетного российского эксперта. Прежде, чем предоставить ему слово, необходимо дать некоторые разъяснения.

Одним из наиболее известных советских диссидентов 70-х годов был писатель и литературовед Андрей Синявский (с непонятной и не вполне однозначной целью взявший себе псевдоним Абрам Терц). На самом деле Андрей Синявский никак не позиционирован в еврейской этнической или конфессиональной среде, но не это главное.

Знаменитый процесс над Синявским и Даниэлем в 1966 году положил начало глубокому расколу в советском обществе и сыграл в этом смысле, возможно, большую роль, чем свертывание советских либеральных тенденций в результате отставки Хрущева в 1964 году. У Андрея Синявского была супруга, входившая в то же диссидентское движение, – Мария Розанова. Она довольно быстро оказалась на Западе и занялась, вместе с другими своими единомышленниками, неким специфическим видом деятельности, который сама же Мария Розанова позже и описала с весьма пикантными подробностями. Дополнительную пикантность вносит в эту историю то, что Андрей Синявский, диссидент, и непримиримый борец с КГБ, впоследствии прямо покаялся в своем сотрудничестве с КГБ.

Однако это – побочный штрих. Гораздо важнее признание Марии Розановой, опубликованное во вполне либеральной и респектабельной "Независимой газете". Процитируем его с предельной подробностью:

"Много лет я печатала свой журнал "Синтаксис" в собственной типографии, которая, кроме синтаксических изделий, еще брала заказы на печать у разных лиц и организаций. И вот однажды звонит мне новый клиент и просит приехать к нему, чтобы обсудить большой типографский проект. Я, говорит, старый, мне, говорит, самому приехать трудно. Приезжаю. И попадаю в чудесный дом отставного профессора Беннигсена, специалиста по мусульманским странам, сына известного путешественника и этнографа (см. "Легенды и сказки Центральной Азии, собранные графом А.П. Беннигсеном", СПб, 1912), который предлагает мне принять заказ от Society for Central Asian Studies (Оксфорд) на переиздание серии книг о мусульманах в России и просит сделать смету на первую книжку. Но как только я делаю предварительные подсчеты, происходит нечто невероятное: клиент вместо того, чтобы скривиться и хотя бы намекнуть на то, что "дороговато", как поступают обычно заказчики, вдруг говорит: "Марь Васильна, а не мало ли вы берете? Ваша работа должна стоить гораздо больше!". Я удивилась, но отказываться не стала, а когда книга была кончена печатью, за ней приехал из Оксфорда сам руководитель азиатского Society – роскошный американец Э.Уимбуш, в прошлом студент Беннигсена в университете города Чикаго.

Потом я напечатала вторую книгу, третью, а на четвертой американец спросил, не предпочла бы я получать деньги за работу не банковским чеком, а наличными. На этой фразе все стало на свои места – я достаточно хорошо знала, что "черным налом" на Западе платят только спецслужбы. Всего из моей типографии вышло двадцать книг: "Туркестан – колония", "Казахи о русских до 1917 года", "Восстание казахов и киргизов в 1916 году", "Три имама" и еще шестнадцать. Они никогда не поступали в книжные магазины. В университетских библиотеках Европы и Америки их тоже нет. Все тиражи шли в наши республики, а прекрасный американец пошел на повышение: стал директором Радиостанции "Свобода"...

А когда мы подружились с Беннигсеном, который был научным руководителем серии, он мне поведал, что в основе этого издательского проекта лежала его докладная записка в ЦРУ, где он доказывал (и убедил!), что справиться с советской властью и российским коммунизмом можно только мусульманскими руками, и как поэтому важно напоминать мусульманским народам про наши русские порабощения, и как они с нами, русскими, всегда сражались за свою юго-восточную свободу. И вообще – вы прочтите книгу Юджина Лайонса "Наши тайные союзники – народы России" (русский перевод – Мюнхен, 1952) – уговаривал меня Беннигсен, – а еще почитайте Николаевского – много чего узнаете про "дружбу народов"...

Борис Иванович Николаевский (1887-1966) – русский историк, архивист, журналист и меньшевик, один из основателей и директор (1919-1920 гг.) историко-революционного архива в Москве. Был арестован, провел год на Лубянке и в 1922 году выслан из страны. В эмиграции – ведущий сотрудник меньшевистского журнала "Социалистический вестник", а также создатель нескольких знаменитых архивных фондов. В конце войны и в первые послевоенные месяцы Николаевский из Нью-Йорка рванул в Европу и проехал по лагерям для перемещенных лиц, где собирал рассказы бывших советских граждан и... старые газеты. Потому что если центральных советских газет на Западе было много, то периферийная пресса была редкостью, а уж газета из-под немецкой оккупации за границу страны (да и в страну тоже) не поступала. Результатом этих исследований стали: книга (совместно с Д. Даленом) "Принудительный труд в Советской России" и серия статей, в одной из которых обнаружилась практически не обсуждаемая ни до, ни после информация.

Читайте: "Во время оккупации Крыма гражданская власть в нем принадлежала румынскому командованию, при котором был образован особый татарский совет, носивший формально совещательный характер, но игравший большую роль в деле управления Крымом. Этот совет обратился к румынским властям с просьбой разрешить им уничтожить всех русских, проживающих на территории Крыма; свою просьбу он мотивировал тем, что русские всегда угнетали татар и будут угнетать в будущем, если только не будут уничтожены физически. Румынское командование, вообще боявшееся прибегать к суровым репрессиям, этой своеобразной "просьбы" прямо испугалось и ответило отказом, но когда татары приступили к проведению в жизнь этого плана своими собственными силами, то сопротивления со стороны румын они почти не встречали. Резня была проведена организованно, продолжалась несколько дней; вырезано было, по одним сведениям, около 70 тысяч, по другим – свыше 100 тысяч, главным образом вне городов" ("Социалистический вестник", 1946, N1).

Так я впервые прочла про ненависть не к советской власти, а к великому русскому народу. Концепция не самая популярная – ни в метрополии, которая жила под флагом "дружбы народов" и звон бубенцов очередной национальной декады, ни в эмиграции, где нельзя было сказать "русские танки вошли в Прагу", а только "советские танки", ни среди татарских правозащитников, которые сражались за свое возвращение в Крым, шли за это в лагеря и никогда бы не признались в былой резне (а может, и не знали о ней: не тот сюжет, чтобы им особенно хвастаться)... Даже достаточно свободный от эмигрантских предрассудков Николаевский старался лишний раз не говорить о ненависти переселенных народов к русскому, а все, что можно, сваливал на советскую власть. <…>

А может быть, Крым – это случайность? И другим народам мы не столь отвратительны?Но почитаем Приставкина ("Ночевала тучка золотая"): «Колька побежал по улице, прямо к Сашке, а сам подумал, что хорошо бы потихоньку, пока Сашка ловит ворон, это с ним и прежде бывало, зайти со стороны забора, да и гаркнуть во весь голос: "Сдавайся, руки вверх – я чечен! " <...> Ему вдруг стало холодно и больно, не хватило дыхания. Все оцепенело в нем, до самых кончиков рук и ног. Он даже не смог стоять, а опустился на траву, не сводя с Сашки расширенных от ужаса глаз. Сашка не стоял, он висел, нацепленный подмышками на острия забора, а из живота у него выпирал пучок желтой кукурузы с развевающимися на ветру метелками. Один початок, его половинка, был засунут в рот и торчал наружу толстым концом, делая выражение лица у Сашки ужасно дурашливым, даже глупым. <...> Теперь, когда он встал напротив, он увидел, что у Сашки нет глаз, их выклевали вороны. Они и щеку правую поклевали, и ухо, но не так сильно. Ниже живота и ниже кукурузы, которая вместе с травой была набита в живот, по штанишкам свисала черная, в сгустках крови Сашкина требуха, тоже обклеванная воронами».

Для незнакомых с российской действительностью сообщаем, что госпожа Розанова цитирует книгу главного российского чеченофила Анатолия Приставкина, который таким парадоксальным образом – описывая чеченскую расправу над русским мальчиком – отстаивает право чеченского народа на свободу и исламско-шариатское устройство. В дальнейшем чеченские друзья господина Приставкина превзошли описанные им технологии расправы… И распространили эти технологии на глубоко интернациональный контингент. Интернациональный и полиидеологический… По крайней мере, чеченофильскую журналистку Масюк из группы господина Гусинского эти технологии тоже не миновали. Конечно, в смягченном виде – но все равно в виде достаточно отвратительном и абсолютно безжалостном.

Но все это, вкупе с отсутствием советской власти и новыми мировыми реалиями, не останавливает борьбу российских диссидентов с властью, обижающей чеченцев… Как не останавливает это и поддержку данных диссидентов существенными группами на Западе. Но вернемся к тексту госпожи Розановой.

"В потьминских лагерях строгого режима сошлись два политзаключенных, два интеллигента – русский и чеченский. Русский – Андрей Синявский – записал: "В лагере у меня был разговор с мусульманином. Понятно, он не любил русских, зная по преданиям старины о завоевании Кавказа и сам ребенком испытав депортацию, когда в товарном вагоне умерли его мать, его дед, его маленькие братья. И, естественно, я разделяю его горе, но стараюсь все же объяснить, что не все русские такие плохие, что русские тоже люди, а не звери. А кроме Корана, существует, например, Евангелие, где высказаны высшие нравственные заповеди христианства. И вдруг выясняется, что для него равнозначны такие понятия, как "русские", "большевики", "христиане" и "европейцы". Я пытаюсь ему растолковать, что между большевиками и христианами нет ничего общего. Но с его точки зрения это одно и то же: завоеватели, обманщики, убийцы, насильники...

Идеальный порядок для него, идеальное государство помимо собственного народа, это Арабский Халифат. И даже татаро-монгольское нашествие представляется ему в каком-то идеальном свете. А именно: маленькая кучка благородных рыцарей безо всяких жестокостей, ради справедливости, завоевала громадную, трусливую и зверскую Русь. И жаль, что не завоевала Европу... Я просто ушам своим не верил. Но это был действительно очень честный, добрый и умный человек. Просто Россия, соединяя в себе в его глазах христианство, большевизм и Европу, принесла слишком много несчастий его маленькому народу..."

К какому выводу это приводит Розанову, и не ее одну? К выводу о необходимости покаяния перед мусульманами за вытоптанный русскими мусульманский рай. Розанова далее цитирует поэта Волошина, находившегося в сложных, но неоднозначных отношениях с большевиками (по крайней мере, они его не тронули). Что же пишет Волошин, обосновавшийся в том самом Крыму, где позже происходила вышеописанная резня русских? И где сейчас, по всем данным, готовится резня новая, гораздо более масштабная?

"За полтораста лет – с Екатерины
Мы вытоптали мусульманский рай,
Свели леса, размыкали руины,
Разграбили и разорили край.
Осиротелые зияют сакли,
По скатам выкорчеваны сады,
Народ ушел, источники иссякли.
Нет в море рыб, в фонтанах нет воды".

Розанова сама констатирует: "Это – Волошин, 1926 год. Но это не про большевиков". А далее она развивает Приставкина: "По штанишкам свисала черная, в сгустках крови, Сашкина требуха, тоже обклеванная воронами"... это наше светлое будущее, если мы не сумеем освободиться от великой победы русского оружия – завоевания Кавказа. Не может быть мира и тишины в городе, который называется ГРОЗНЫЙ". Вывод Розановой: "Надо уйти с Кавказа". "Мы должны оттуда уйти, иначе война будет длиться вечно и мы погибнем. Уйти с Кавказа... Уйти и покаяться. Покаяться и уйти".

Что тут сказать? Что нельзя уйти с Кавказа, не уйдя с Волги? Нельзя покаяться перед чеченцами, не покаявшись перед татарами и башкирами (которые, кстати, этого настоятельно требуют)? Что ученица господина Беннигсена не может не знать, как устроено российское пространство? И что господин Беннигсен говорил не только об использовании ислама для распада СССР, но и об использовании ислама для распада России?

Но предположим, что распад России – это тоже инструментальная проблема. Что за горизонтом распада? Ведь покаяться и уйти надо не только русским с большей части российских территорий. Евреям тоже надо покаяться и уйти из Израиля, оставив его исламу. А теоретики Халифата говорят об испанском покаянии и испанском уходе. Об австрийском покаянии и австрийском уходе. Границы проводятся сначала по линиям максимальных исламских завоеваний периода Арабского Халифата и Османской империи… А дальше начинается уже произвольная историческая игра с ясными геополитическими целями.

Мария Розанова эти цели разделяет или нет? Это даже не так важно. А ее кураторы? А господин Беннигсен и его кураторы? Что это выражает и отражает? Какую реальность? Причем тут инструментальность? Здесь мы сразу переходим со второго, инструментального, типа взаимодействия к типу третьему, который мы назвали функционально-мироустроительным.

Часть II. Функционально-мироустроительный модус исламистско-западных коммуникаций

В России есть известный исламист Гейдар Джемаль. Он отнюдь не изгой в российской элите. Он глубоко связан не только с исламскими, но и с другими пластами нашего непростого элитарного социума. А также, как это ни странно, с высоким истеблишментом. А также – с радикальным исламизмом. Как именно – отдельный вопрос. Но сначала дадим слово самому господину Джемалю.

В целом его концепция носит, по его собственным утверждениям, сугубо таухидный характер. Специалисты знают, что таухид – это специальным образом интерпретированное ультра-монобожие, ноу-хау ваххабитских групп, стержень их идеологической доктрины.

Джемаль не скрывает своей приверженности к саудовско-аравийскому фокусу исламского социально-политического континуума: "Что такое "ваххабиты"? Это ярлык, который вешают на фундаменталистов, отстаивающих чистоту ислама, людей, составляющих наш золотой фонд" (журнал "Эксперт", сентябрь 2001 г.). Джемаль – радикальный исламист, яростный сторонник Халифата, мировой исламской политической и социальной революции, господства ислама над всем миром с целью утверждения исламского мирового проекта: "Мусульмане, которые помнят о своем господстве над половиной мира еще пять веков назад, вновь ощущают себя силой, хотя и обделенной властью. Исламский фактор на наших глазах становится единственным фактором сопротивления, которое будет защищать интересы обделенных социальных масс и в Латинской Америке, и в России.... Халифат станет спасением" ("Время новостей", 26 сентября 2001 г.).

За Джемалем – шлейф радикальных исламских сторонников, в том числе, русских, перешедших в ислам. Сказать, что все эти русские – маргиналы, значит сильно солгать. В российской прессе широко обсуждалась программа "Русский ислам". Эту программу поддержала группа высших чиновников действующей власти. И представлял ее Владимиру Путину Сергей Кириенко, полпред президента, то есть высшее административное лицо, в самом взрывоопасном, с исламской точки зрения, и в жизненно значимом для России Поволжском регионе.

Пока эта, очень специфическая, программа не возведена в ранг государственной. Мы считаем, поэтому, что сам Путин не принадлежит к очень влиятельному в российской элите политическому вектору, который иногда лукаво называют "евразийским".

Так вот, помимо воспеваний благодати исламского мирового порядка и исламской мировой антибуржуазной революции, Гейдар Джемаль заодно восхваляет глобализацию, переход мира в стадию демонтажа национальных (буржуазных, "западных") государств. А одним из основных акторов глобализации господин Джемаль считает умму, мировую исламскую общину, которая, по его мнению, должна возобладать в глобализации: "Подлинным даром ислама Западу... были те идеи, реализация которых превратила Халифат в первое за всю историю человечества глобалистское либеральное общество" (книга "Революция пророков", 2003 г.).

Ладно, таково мнение исламиста. Но что означает программа ООН, согласно которой Европа за 20 лет должна принять на свою территорию до 500 миллионов иностранцев? Это программа глобализации! Она же, по сути, – программа построения Халифата в Европе. Причем – вполне демократическим образом.

Кто тут кого хочет "переиграть"? Возможно, часть европейцев считает, что она переиграет ислам и превратит его в периферию некоей ультраиндустриальной, постмодернистской европейской транснациональной элиты. Есть все основания думать, что планы подобного рода – рассматриваются.

Оценить релевантность таких планов трудно, но думается, что она не исчезающее мала. Мы уже рассматривали это в своих докладах. Здесь же приведем еще раз соответствующие цивилизационные модели, согласно которым мир видится вовсе не как триумф западной Нормы, а как сложное сочетание элементов Нормы в ядре этого мира – с элементами Контр-Нормы на периферии (рис. 1).

Подобная конструкция проблематична вообще. Но особо проблематична она для двух стран – России и Израиля, включение которых в постмодернистское ядро стоит под большим вопросом. Причины, по которым этот вопрос возникает, носят разный характер, но мы в обоих случаях отмечаем принципиальные трудности, связанные со включением и России, и Израиля в западный континуум, а также наличие на Западе влиятельных сил, которые активно противятся такому включению (рис. 2).

Есть весьма серьезные причины не считать данную схему отражением чьих-то – не слишком влиятельных – умственных упражнений. К сожалению, все такие основания в одном докладе привести невозможно. Тем более, что и к данной экзотической схеме, так или иначе предполагающей некую Норму в ядре, все не сводится. У нас есть основания для утверждения, что четвертый, стратегически-контрнормативный тип взаимодействия радикального исламизма и Запада – тоже существует. По крайней мере, так это видится из России.

Часть III. Стратегически-контрнормативный модус взаимодействия с исламом

В России есть такая радикально-исламистская фигура, как господин Нухаев. На Западе он известен в связи с убийством журналиста Пола Хлебникова, написавшего книгу о Нухаеве "Диалог с варваром", но в России Нухаев известен, прежде всего, как начальник спецназа и разведки первого президента самопровозглашенной Ичкерии господина Дудаева. Позже он был ближайшим сподвижником другого чеченского лидера Зелимхана Яндарбиева, убитого недавно в Дубаи. Чем был известен господин Яндарбиев? Картами, на которых были отображены его планы завоевания России – захват Дагестана, затем Поволжья и так далее. Модели Яндарбиева как раз и выстраивал очень близкий к нему Нухаев.

Обсуждать позиционирование Нухаева в российском обществе трудно. На это просто не хватит времени. С одной стороны, Нухаев, прочно связанный с наиболее известным евразийским фашистом, апологетом Гиммлера, господином Дугиным, объявлен в розыск как особо важный преступник. Заметим, что это решение России поддержано международным сообществом. Но, с другой стороны, Нухаев позиционирует себя в России достаточно свободно, принимает участие в публичных мероприятиях и т.п. Его удивительный статус не раз отмечался российским телевидением (канал НТВ посвятил ему целую передачу).

Мы не будем говорить о позициях Нухаева в международном террористическом мире – это предмет отдельного долгого обсуждения. Но наиболее известны связи Нухаева на Западе. И эти связи – не тайна.

Нухаев – автор модели "Кавказского дома", поддержанной весьма влиятельными фигурами в международной элите. Это – круги британской аристократии, близкие к госпоже Тэтчер и группе Голдсмитов, известные лица из континентальной Европы, интеллектуалы из так называемого "клана Бжезинского". Мы говорим только о зафиксированных и публично подтвержденных связях. Но при этом Нухаев (а на самом деле – тандем Дугин-Нухаев) не скрывает своей ненависти к западной Норме и ее главной ценности – проекту "Модерн". Их центральная идея – переход от постмодерна к архаике. Причем не на периферии, а повсюду. Их мечта – последовательный и тотальный Контрмодерн, то есть Контр-Норма западной цивилизации.

Тезисы Нухаева при этом весьма экзотичны. В связи с лимитами времени, вытекающими из формы нашего обсуждения, процитируем очень сжато:

"Западному "морскому" проекту Модерн нужно противопоставить проект повсеместной варваризации суши, под лозунгом "будущее в прошлом!". Россия, которая бомбит чеченские города, этому помогает, поскольку приближает торжество благословенного варварства... Россия и даже часть Чечни к нему не готовы. А потому нужно разделить Чеченскую республику на северную – цивилизованную, и южную – традиционную. Те, кто захочет жить на равнине по российским законам, будут называться чеченцами. Сделавшие выбор в пользу родоплеменной общины будут именоваться нохчи (дети Ноя)... Если они хотят жить по законам Божьим, то они уйдут в горы и откажутся от всех соблазнов".

Соблазны – это электричество, школы, Интернет, книги (кроме Корана), больницы, телевидение и вообще все достижения научно-технической мысли («Давид и Голиаф», 2001). "Государство может быть уничтожено только своим антиподом – родоплеменным строем, организованным на базе кровнородственных общин" (Возвращение варваров, 2002). Кроме того, "Нухаев открыто заявляет: если кто-то не живет по его принципам варварской "моральной чистоты", то этот человек – враг, который когда-нибудь придет его убить. И потому его, Нухаева, задача – убить врага первым" (Разговор с варваром, 2003).

Часть IV. Моделирование на основе классификации

Стратегически контрмодернистская направленность этой доктрины несомненна. Как и то, что острие доктрины направлено вовсе не на периферию, а на само ядро мироустройства. И тут возникает главный вопрос. Идет ли речь о нескольких типах взаимодействия между совокупным Западом и исламом? Или же каждому типу соответствует на Западе какая-то стратегическая группа – особый миропроектный фокус? Но если характер этого процесса полигрупповой, это означает, что Запад – не моносубъект, что он делится на несколько крупных стратегических групп. Которые, чаще всего, имеют привязку к определенным странам, но иногда позиционируются в более широких, транснациональных контекстах.

Иначе говоря, это означает, что спектр отношений между радикальным исламом и Западом порождается спектром внутризападных групп (рис. 3).

Но тогда в этом спектре отношений отчетливо прорисовываются и функционально-мироустроительная (Джемаль и его союзники), и стратегически-контрнормативная (Дугин, Нухаев и их союзники) составляющие. А значит, мы вправе констатировать следующее: вместо мрачной, но для нас – в чем-то все же оптимистической схемы противостояния Запада и ислама, вырисовывается еще более мрачная схема нескольких параллельных политических игр, причем не только инструментальных (рис. 4)

Если дрейф в политический Постмодерн (глобализация) действительно имеет место, то чем он чреват? Дальнейшей смычкой части Запада с радикальным исламом. А что означает эта смычка? Что удары по "крестоносному" фокусу будут наноситься в другой логике и с помощью других технологий. Что это будет другой тип войны с другими последствиями. "Крестоносный" Запад (Запад-1) окажется взят в тиски. Такая модель (рис. 5) еще не означает, что война безусловно проиграна. Весь вопрос в том – с кем бороться. Правильный ответ на этот вопрос определит эффективность применяемых средств борьбы.

Иногда прагматики рассуждают о непрактичности подобных построений. Но что может быть практичнее, чем расшифровка форматов неявной войны? Ведь именно эта расшифровка определяет качество ответного действия. В любом случае, как минимум, можно констатировать, что проблема борьбы с радикальным исламом гораздо сложнее, чем казалось еще недавно. Это, кстати, показала война в Ираке – если правильно оценивать ее опыт.

Предвидим, что вскоре скажут: «Война в Ираке – это негативный опыт. А война в Югославии – позитивный». Мол, Ирак – дикая исламская страна, Югославия – страна белого мира. В Ираке допустили раскол Запада, в Югославии – не допустили.

Но ведь суть совсем в другом. Больно или нет такое признание, но в Югославии шла война фактически в интересах радикального ислама и его проникновения в Европу. Соответственно, «крестоносный» Запад был просто грубо использован в чужих интересах. Он этим чужим интересам не сопротивлялся. Вот и состоялась «победа». Но победа кого? Победа коалиции радикального ислама, с его геополитическими претензиями, и его западных союзников.

А вот когда в Ираке запахло поражением коалиции радикального ислама и его западных союзников – эта коалиция всерьез показала зубы. И это – «еще не вечер». Чтобы действительно бороться с такой коалицией, нужны новые средства борьбы и новые «технологии». Нужно новое понимание существа дела. В противном случае, все победы – это чужие победы и твое поражение.

Таков наш стратегический вывод. Есть и вывод более приземленный, но сопряженный с нашим пониманием стратегии. Состоит он в следующем. Инфраструктура так называемого глобального терроризма очень сложна, и исламистские группы движутся по этой инфраструктуре весьма умело, с полным использованием ее возможностей. А их противники постоянно мистифицируют самих себя во всем, что касается понимания реальной сложности и многомерности этой инфраструктуры. Между тем, без этого понимания все конкретные меры – стрельба из пушек по воробьям. Поэтому нужен особый подход к анализу такой инфраструктуры, нужно особое внимание к проявлению всех моментов ее нетривиальной активизации. Этому будет посвящен следующий наш доклад. Благодарю за внимание.

В следующем выпуске «Вестей-2» будет опубликован доклад д-ра Ирины Кургинян «Исламский радикализм и его союзники: анализ российской специфики в глобальном контексте»