На пустом месте

Спор о том, когда должны состояться выборы в Кнессет семнадцатого созыва, имеет единственным своим основанием небрежность законодателя. Не действительную правовую проблему и не сомнение в том, чт? именно подразумевал законодатель, а обычную в наших краях небрежность. Если группа репортеров Ynet может совершить полуторачасовую поездку по самой секретной базе израильских ВВС, проникнув туда беспрепятственно через открытые и неохраняемые ворота, то почему не случиться оплошности в работе израильских парламентариев? Бывает.

Взяв эту ноту, можно держать ее до бесконечности. Если Эльханан Таненбаум мог «по-свойски», без формального допуска, получать секретные документы и хранить их целыми ящиками в своем кабинете? Если неназванный полковник израильских ВВС берет, вопреки всем запретам, секретные документы домой, загружает их в свой компьютер, и оттуда они очень скоро находят дорогу в общедоступную сеть Интернета? Если время от времени на голову израильским водителям падают только что построенные мосты? Если рушится пол в «Версале»? Если на открытии Маккабиады в зараженный Яркон летит вверх тормашками вся австралийская делегация? Короче, дивиться депутатской небрежности нам, к сожалению, не приходится. Как соблюдают у нас законы, так их и принимают. Люди все, чай, свои – народные избранники.

Техническое исправление Основного закона о правительстве в 1999 году совершенно случайным образом привело к тому, что из его текста исчезла заключительная часть статьи 22а, согласно которой вынесенное премьер-министром решение распустить Кнессет равнозначно собственному решению Кнессета о самороспуске. Результатом этого упущения стал юридический вакуум, породивший сегодняшнюю дилемму.

С одной стороны, стандартная норма гласит, что выборы в Кнессет проводятся в месяц хешван по истечении полных четырех лет парламентской каденции, причем и в том случае, если прежний состав парламента был распущен досрочно – по собственному решению. Из этого со всей очевидностью вытекает, что следующие выборы должны состояться в ноябре 2007 года: нынешний Кнессет мы выбирали прошлой зимой, четыре года с тех пор пройдут аккурат к январю 2007-го, ну а потом, известное дело, ждем до хешвана-месяца, который придется как раз на ноябрь. Ошибиться, вроде бы, невозможно.

Однако статья, устанавливающая знак равенства между решением премьер-министра распустить Кнессет и самороспуском последнего, таинственным образом исчезла при техническом исправлении Основного закона о правительстве. Исправление, как таковое, не имело ни малейшего отношения к обсуждаемой сегодня проблеме, но, взявшись менять закон, депутаты что-то улучшили, перекомпановали, утрамбовали, и статья – пропала. Закатилась под стол, да там и осталась.

Хирурги ножницы в животе у оперируемых не забывают? Лишних деталей у часовщиков при сборке не остается? На армейских учениях боевыми ракетами вместо учебных никогда не стреляют? Так же и депутаты: ничто человеческое им не чуждо.

Итак, знак равенства не установлен, а прошлый Кнессет был, как известно, распущен решением премьер-министра Ариэля Шарона, опубликованным в официальном сборнике правительственных постановлений «Решумот» 5 ноября 2002 года. И в отсутствие знака равенства у желающих появилась возможность потребовать, чтобы следующие выборы состоялись в месяц хешван того года, когда завершается каденция уходящего Кнессета, то есть, говоря по-григориански, в ноябре 2006-го. Желающими, понятное дело, оказались оппозиционные партии, и – пошла писать губерния.

Юридический советник правительства Мени Мазуз заявил, что, по его мнению, техническая лакуна в законодательстве располагает к тому, чтобы назначить парламентские выборы на ноябрь 2006-го, в соответствии с требованием Аводы и МЕРЕЦа. К такому же выводу пришла Эти Бандлер, исполняющая обязанности юридического советника Кнессета. Суть этой позиции можно охарактеризовать следующим образом: буква закона, даже если она является результатом очевидной нелепости и никоим образом не отражает намерение законодателя, важнее чем дух закона, реальная политическая традиция и связанные с ней ожидания общества.

Намерение законодателя

Но решение по этому вопросу принимает иная инстанция. В день, когда вся страна пыталась усвоить, кем именно приходится Эльханан Таненбаум 85-летнему зеленщику Шимону Коэну, через которого премьер-министр сбывал когда-то продукцию своей фермы, председатель Центральной избирательной комиссии Далия Дорнер постановила, что следующие выборы в Кнессет состоятся в ноябре 2007 года. Свое решение она аргументировала тем, что в спорных случаях интерпретация юридической нормы должна соответствовать сознательно подразумеваемым «целям» того или иного закона, то есть намерению законодателя, а не его оплошности.

В пояснительной части своего постановления Далия Дорнер привела целый ряд примечательных аргументов в пользу именно такой, телеологической, интерпретации закона. Это отрадно даже не потому, что решение председателя Центризбиркома «отложит» выборы на год: тут впереди и БАГАЦ, к которому апеллируют оппозиционные партии, и десятки возможных коллизий, чреватых досрочными выборами задолго до любого из обсуждаемых сроков. Кроме того, сегодня вообще трудно сказать, кто на израильской политической сцене заинтересован в отсрочке или в упреждении выборов; ведь даже сам Ариэль Шарон допускает, что ему потребуется новый общественный мандат, если он захочет осуществить на практике свой план «одностороннего отделения».

Важность предъявленных нам аргументов состоит в том, что они хотя бы отчасти восстанавливают «намерение законодателя» в качестве определяющего правового принципа. Декларируемый председателем Верховного суда Аароном Бараком «юридический активизм» оказался возможен как норма поведения судебных инстанций в Израиле именно потому, что намерение законодателя было решено считать несущественным. На этом основывалась де-факто вся «конституционная революция» девяностых годов, превратившая два Основных закона – о достоинстве и свободе человека и о свободе предпринимательства – в средство ниспровержения действовавшего в стране правового порядка.

Не секрет, что израильский законодатель, то есть состав Кнессета, голосовавший в 1992 году за вышеупомянутые Основные законы, вовсе не предусматривал столь значительных изменений, но юридическая элита решила, что не безграмотные депутаты, а она сама, голубая кровь и белая кость, будет определять, в чем должно было состоять намерение законодателя.

Далия Дорнер, завершившая свою судейскую карьеру легализацией порнографических телеканалов, была верной союзницей Аарона Барака в ходе «конституционной революции», выхолостившей многие из тех составляющих израильского законодательства, которые хоть в какой-то степени определяли еврейский облик государства.

Интересно, что, уходя со сцены, она сочла нужным напомнить своим коллегам и широкой общественности про намерение законодателя. Кнессет выглядит зачастую крайне непрезентабельно, но именно он, а не каста судейских чиновников высшего ранга, склонных к единомыслию в тех вопросах, которые раздирают и будоражат израильское общество, является сувереном в Государстве Израиль. Неприятно доверяться хирургу, способному забыть по оплошности ножницы в твоем животе, но профессионалам от идеологизированной юриспруденции – еще неприятнее.

Дополнительная уязвимость

Ариэль Шарон является в настоящее время заложником Государственной прокуратуры, которая способна отправить его в отставку посредством простейшего умозаключения: если Давид Апель обвиняется в даче взятки, то предполагаемый адресат этой взятки, то есть премьер-министр, может быть привлечен к уголовной ответственности за ее получение.

Обвинен – не значит осужден, и опыт многих громких процессов последнего десятилетия слишком красноречиво свидетельствует о том, что Госпрокуратура с чрезмерной легкостью, без достаточных доказательств, привлекает к суду политиков. Но Шарону от этого не легче, поскольку в случае предъявления ему уголовного обвинения разбираться с юристами и с их репутацией будет уже не он. Даже если процесс по делу премьер-министра завершится самым сенсационным провалом в истории израильской правоохранительной системы, Шарон не сумеет вернуться в свою канцелярию.

Основной закон о правительстве не содержит прямого определения обязанности премьер-министра уйти в отставку в случае предъявления ему обвинительного заключения. Тем не менее, решения БАГАЦа по делам Арье Дери и Рефаэля Пинхаси установили прецедентную норму, согласно которой членом израильского правительства не может быть человек, против которого выдвинуто уголовное обвинение. Подследственный – может, обвиняемый – нет.

Таким образом, политическая судьба Ариэля Шарона целиком находится сейчас в руках Государственной прокуратуры и лично Мени Мазуза, юридического советника правительства. Это порождает неизбежные вопросы о том, каким образом данный факт может сказываться на государственных решениях премьер-министра. Нет сомнения в том, что сама возможность таких вопросов раздражает Ариэля Шарона, у которого немало причин к тому, чтобы подозревать прокуратуру в определенной предвзятости. Например, дело о предвыборных «амутот» Эхуда Барака давно закрыто, а дружеская ссуда (или подарок) Сирилла Керна до сих пор висит у Шарона на шее.

Ясно, что в такой ситуации премьер-министр болезенно реагирует на любые новые обвинения в свой адрес. Когда израильская пресса обнаружила Шимона Коэна, Ариэль Шарон поспешил заявить, что при подготовке соглашения с «Хизбаллой» ему не было известно, что тот приходится тестем Эльханану Таненбауму. Этим своим заявлением глава правительства создал нелепую ситуацию, при которой его ожидают обвинения во лжи при появлении любых указаний на то, что он знал, в каких отношениях состоял Таненбаум с дочерью Коэна.

Сделку с «Хизбаллой» критиковали и критикуют вполне обоснованно, но предположить, что Шарон пожертвовал израильскими интересами ради дочери своего более или менее случайного знакомого, категорически невозможно. Был бы Таненбаум внебрачным сыном Шарона, а тут – бывший муж чьей-то дочери... Однако в сегодняшней ситуации противникам Шарона и не нужно доказывать, что глава израильского правительства освободил 437 террористов в силу своей беспримерной дружбы с Шимоном Коэном. Достаточно доказать, что он солгал, сказав, что не знал, кто приходится кем и кому в этой идиотской истории. Публичная ложь премьер-министра дорого стоит.

При этом версия Ариэля Шарона выглядит в человеческом отношении крайне неубедительно. Дети Эльханана Таненбаума были несколько раз приняты им, когда их отец находился в Бейруте. Их мать также была на приеме у премьер-министра. Трудно вообразить, что никто из них не нашел способа упомянуть в разговорах с Шароном о Шимоне Коэне. В жизни случается всякое, и полностью сбросить со счетов такую возможность, конечно, нельзя, но общественное положение премьер-министра было бы сегодня прочнее, если бы он, отвечая израильским журналистам 3 марта, выбрал иную, менее категоричную версию.