По ту сторону

«За Шарона нужно голосовать уже потому, что он избавил нас от этих поездок в Египет, — сказал известный израильский журналист, политические взгляды которого заставляют предположить, что он и в МЕРЕЦе показался бы слишком левым. — Здесь ты чувствуешь себя гостем, в Египте — собакой».

Спорить никто не стал: хашимитское гостеприимство и впрямь убедительнее египетского. В Шарм аш-Шейхе и Александрии даже прислуга знает, что при проведении международных встреч ей надлежит демонстрировать израильтянам недюжинную политическую зрелость. У каждого швейцара в глазах — возмущение зверствами сионистской военщины. Официант непременно задержит заказ, поданный говорящими на иврите. Он будет юлить у стола датчан и разных там прочих шведов, показывая всем своим видом, каждым движением проворных лакейских бедер, сколь мучительна ему эта надобность — обслуживать израильтян. Только высшие государственные соображения вынуждают его, наследника фараонов, подавать сионистам густой египетский кофе.

В Иордании ведут себя иначе. О чувствах к Израилю местного населения лоск хашимитского гостеприимства свидетельствовать не может: на время саммита в Акабе ввели такую секьюритизацию, что наш «битахон» покажется рядом с ней деликатным и ненавязчивым. На каждом перекрестке — джипы и бронемашины с оголенными пулеметами. Полгорода оцеплено парашютистами и полицией, снайперы на крышах, заградительные кордоны через каждую сотню метров. На улицах — ни единой живой души, за исключением стражей порядка и иностранных журналистов. «Стерильной зоной» была объявлена практически вся Акаба, с десятками тысяч жителей.

Но внутри этих прозрачных стен израильтянам не хамили, собственной политической зрелостью — не давили. Задав какой-то вопрос по-английски в гостинице «Radisson-SAS», где находился пресс-центр саммита, я с удивлением заметил, как расплылось в широкой улыбке лицо привратника: «Израэл? Шалом! Ма шломха?». Других слов на иврите мой собеседник не знал, но и сказанного им было достаточно для того, чтобы выразить нешуточное радушие. В египетском персонале таких не держат.

Саммит застал иорданцев в процессе перестройки и расширения королевского дворца, который и теперь занимает изрядную часть побережья в Акабе. Именно здесь не раз проводились в прошлом, до установления дипломатических связей между двумя странами, тайные встречи израильских руководителей с королем Хусейном. Покидая Эйлат на катере, Голда Меир, Ицхак Рабин, Шимон Перес, Менахем Бегин и Ицхак Шамир высаживались инкогнито на королевской пристани, где их не видел никто, кроме самых доверенных лиц в окружении монарха. Теперь дворцовый комплекс в Акабе расширяется раз этак в двадцать и, судя по масштабам незавершенных пока работ, строительство приоритетного объекта съедает добрую половину иорданского ВВП.

Как и повсюду в арабском мире, роскошь правительственных зданий отчетливо контрастирует в Иордании с убогим уровнем жизни местного населения (в этом плане наша страна еще далека от подлинной региональной интеграции: израильский МИД только что переехал в нормальное помещение, а первые 55 лет независимости его подразделения ютились в иерусалимских времянках и «караванах»). Город Акаба даже в той его части, которая примыкает к главной дороге, ведущей в Амман и к пропускному пункту «Арава» на израильской границе, выглядит весьма неказисто: обшарпанные фасады домов, казенная белизна казарменных бараков, избитые мостовые, полное отсутствие признаков комплексного развития.

Тому, кто находится по иорданскую сторону границы, Эйлат заслуженно кажется праздничным и нарядным, а главное — очень живым. Здесь даже не возникает вопросов о том, почему он является туристическим центром мирового масштаба, тогда как лежащая в двух шагах от него Акаба утопает в гнетущем полуденном мареве ближневосточного захолустья. Как говорили советские лекторы эпохи застоя, «два мира — два контраста».

Ошибка Сталина

Похвальное иорданское гостеприимство включало вышколенную дворцовую прислугу в белоснежных галабиях и черкесскую гвардию в каракулевых папахах, при серебрянных газырях, искрящихся эполетах и узорных кинжалах. Включало оно ароматный кофе, отлаженную работу пресс-центра и радушное обращение монарха к участникам тройственного саммита. Но в одном, протокольном знаке внимания израильтянам было отказано: нигде в Акабе не был вывешен израильский флаг. Ни во дворце, ни в гостинице «Radisson-SAS», ни на улицах города, принимавшего премьер-министра Шарона.

Учтивость иорданской стороны нашла выражение в том, что Акаба отказала в манифестации флага не только израильтянам, но также американцам и палестинцам (над гостиницей красовались все флаги, кроме израильского, но гостиница — вне протокола). В отсутствие должного обрамления итоговая церемония саммита состоялась на девственном фоне гор, которые облекают Эйлатский залив с востока, напоминая о буйных царях Эдома и подвигах Лоуренса Аравийского. Именно он, «эмир-динамит», подарил арабам идею (и средства) обрести независимость, организовав череду успешных диверсий на линии Хиджазской железной дороги — неподалеку отсюда, за ближайшей к Акабе горной грядой.

...Мишель Уэльбек, самый яркий из современных французских писателей, вложил в уста своему герою следующее рассуждение о тяге европейцев к Востоку: «Уж поверьте мне, месье, в пустыне родятся только психи и кретины. Кого в вашей благородной культуре, которой я восхищаюсь, которую я уважаю, — кого влекло в пустыню?.. Полковник Лоуренс? Но это же смешно: декадент, гомосексуалист, позер. Или этот ваш омерзительный Анри де Монфред, жулик бессовестный, аферист. Но не людей благородных, великодушных, здоровых. Не тех, кто радел о прогрессе и возвышении человечества».

Немудренно, что такие речи, пусть даже вымышленных персонажей, уже обеспечили Уэльбеку во Франции вместе с литературными лаврами — строгий судебный иск за оскорбление ислама. Непреодолимая линия баррикад отделяет автора этих строк от судящихся с писателем исламистов, но соглашаться с его героем во всем мы не станем: пустыня тянет не только тех, кого уэльбековский египтянин отрядил в «нездоровую категорию». Горы Эдома способны тронуть еврейское сердце вопреки декадансу — в силу неравнодушия к библейскому слову и истории своего народа.

Коллег, представляющих ивритские СМИ, заинтересовало, охватил ли меня понятный им трепет в связи с политическим мероприятием в Акабе — оживающие надежды на мир, возобновление переговорного процесса и пр. На это я вынужден был ответить, что трепет испытываю, но совершенно другого свойства и по другим причинам. Всякая поездка в Иорданию для меня обретает смысл в одном лишь контексте: «Знай и люби свой край».

К примеру, Акаба. Стоит она на том месте, где, по одному из принятых у археологов мнений, находился в древности Эцион-Гевер (другое мнение помещает его на остров Джезират-Фар’ун, в 12 км южнее, у побережья Синая). Следуя первому мнению, мы должны будем вспомнить, что именно здесь случилась стоянка сынов Израиля, вышедших из Египта. Позже, в Х веке до новой эры, отсюда выходили в море суда царя Соломона. Сто лет спустя иудейский царь Йехошафат, восстановивший — увы, ненадолго — союз с Израилем, также использовал Эцион-Гевер как морскую базу на юге. И совсем уж недавно, в VIII веке до новой эры, здесь жили подданные иудейского царя Йотама, о чем свидетельствуют обнаруженные в Акабе археологические находки. К тому же — мандат Лиги Наций, обещавший нам эту землю, и пронзительные строки Зеэва Жаботинского. Как же, скажите на милость, не быть здесь трепету?

Уже в королевском дворце, посреди всеобщего оцепенения и коврового благолепия, ошеломленный моим ответом Нахум Барнеа время от временем показывает пальцем на пол у нас под ногами и тянет со вздохом: «Эцион-Гевер, а? Эцион-Гевер...». Бен Каспит реагирует на мои реплики с присущим ему сарказмом: «Главная ошибка Сталина состоит в том, что ты здесь среди нас находишься». Говорится это по-дружески; Бен, конечно же, не желает задним числом отправить моих родителей в сталинские лагеря.

Я вполне ощущаю несоответствие своего настроения тому, что пытается испытать в Акабе большинство присутствующих. Но чье восприятие является в данном случае адекватным? Отсутствие израильского флага на конференции подобного рода говорит о многом. О том, например, что в чьих-то глазах целью взбодренного саммитом политического процесса является создание такой ситуации, при которой вывешивать израильский флаг никому и нигде не придется. И о том, что уже сейчас нас в упор не желают видеть израильтянами.

Мы — прозрачны, их взгляд проходит сквозь наше бытие и нашу историю, не преломляясь даже настолько, чтобы почтить премьер-министра Израиля формальным жестом признания. Но если так, то и нам надлежит смотреть через них — насквозь. Видеть здесь Эцион-Гевер, перстень-печатку царя Йотама и уходящие в Офиру суда, а не ряженных лакеев в черксесской сбруе. Каракуль у них хорош (ягненок, поседевший от ужаса в чреве матери), но стоит ли нам принимать всерьез этот маскарад? Смотрим прямо, взгляд бережем незамыленным.

Синяя кепка

Ури Дан имеет в Израиле персональный статус: личный друг Ариэля Шарона. Это не отменяет прочих его заслуг и несомненного журналистского дарования, но как бы очерчивает пределы, в которых он может восприниматься как независимый журналист. Все при нем — полемист, трибун, мастер хлесткого слова, однако Шарон для него — святое.

Этих людей действительно связывает долгая и прочная дружба. В октябре 1956 года Ури Дан высаживался на Синае с десантниками Шарона. В Войну Судного дня (1973) он форсировал вместе с ним Суэцкий канал. После Ливанской войны — не раз повторял, что те, кто не дал Шарону остаться министром обороны, еще увидят его главой израильского правительства. Не смущаясь сомнениями маловеров, Ури Дан хранил убежденность в том, что его другу уготовано великое будущее. Грядет избавитель Израиля, и им станет известно кто — Ариэль Шарон.

С появлением Ури Дана среди израильских журналистов в Акабе воцарилось заметное оживление. В прошлом при проведении подобных мероприятий с разными действующими лицами — Рабин, Перес, Нетаниягу, Барак — Ури Дан неизменно твердил, что видит перед собой «пышные похороны еврейского государства». В таком же ключе он писал в «Маариве», «Макор ришон», «Нью-Йорк пост» и других изданиях; писал, не жалея авторской желчи и резких, обличающих слов. По этой причине коллегам было интересно узнать, как отреагирует Ури Дан на мирное шоу Шарона, включавшее беспрецедентное изъявление израильского согласия на такие шаги, как создание палестинского государства и ликвидация поселений (пусть пока в форме эвакуации дальних выселок — форпостов).

«У меня тут имеется для него сувенир, — сказал Нахум Барнеа, увидев идущего к нам Ури Дана, и достал из кармана синюю кепку-бейсболку. —Угадай с трех раз, откуда она?». Я ограничился одной догадкой и предположил, что кепка осталась у журналиста с церемонии подписания мирного договора между Израилем и Иорданией в 1994 году (при проведении некоторых международных мероприятий однотипные головные уборы служат средством первичного опознания допущенных в «стерильную зону»). Оказалось — не так. Синяя кепка хранится Нахумом Барнеа с похорон Ицхака Рабина. Политический сувенир.

Дан никак не отреагировал на поспешную смену головного убора, и Барнеа не стал докучать ему въедливыми вопросами, но я не смог удержаться — спросил у коллеги, что тот думает о последних решениях своего венценосного друга. Как и следовало ожидать, вера Дана в Шарона осталась неколебимой: «А чего ты хотел? Он выводит свою страну с минного поля. Рывком оттуда не выбраться. Осторожненько, шаг за шагом, тщательно прощупывая почву. Процесс... Будет о-о-чень трудный процесс. Будут о-о-чень болезненные уступки. Будет бо-бо, ай-я-яй. Ты до сих пор видел, чтобы он чем-нибудь поступился? Ну и дальше увидешь «трудный процесс». Уже пятьдесят лет он выводит свою страну с минного поля, и некому ему помочь. Нет таких, кто мог бы встать рядом и уверенно взять в руки щуп. Только он».

По мнению Ури Дана, тот, кто выбрал для нового плана название «Дорожная карта», совершил опрометчивую ошибку: «Слово «карта» будит Шарона, обостряет все его чувства. Допустим, сидит он усталый, дрема его одолевает — как-никак этот мальчик работает по двадцать часов в сутки. Мы с тобой можем спать спокойно, потому что он за нас ночами не спит. Так вот, сидит Шарон в полудреме, а ты скажешь: «Карта». Он сразу проснется: «Где карта? Какая карта? Что на ней обозначено?». Уж что-что, а карту читать Шарон, слава Богу, умеет. И если на карте указано расформирование террористических организаций, изъятие у них оружия, прекращение подстрекательской пропаганды, то будьте уверены: Шарон своего не упустит. Не получится у палестинцев следовать карте? Тогда и Израилю она не указ».

Ури Дан заразил меня своим оптимизмом, но, увы, ненадолго. Человек он кильватерный — за Шароном готов последовать хоть на край света. А тому, кто не Ури Дан, нужно теперь сверяться с собственным компасом.

Внеклассное чтение

Труден хлеб журналиста, но все же — не уголь в топку метать как когда-то, не тянуть за собой на санях полтонны дымящего шлака, не таскать в кочегарку мороженные поленья. Напряженная работа по освещению саммита в Акабе не помешала мне искупаться в ласковых водах Красного моря, благо прибыли мы в пресс-центр задолго до основных участников конференции. И так, покачиваясь на волнах, я смотрел, как один за другим идут на посадку сначала — огромный американский «Боинг» с мистером Бушем на борту, затем — транспортный вертолет израильских ВВС (нравы у нас простые: что ни премьер — десантура) и, наконец, лакированный черный лайнер иорданского короля (этот летал спецрейсом за Абу-Мазеном). А потом, уже выбравшись из воды и вдосталь наговорившись с коллегами, я присел почитать прихваченный в дорогу журнальчик.

Было бы преувеличением назвать его популярным; журнал «Ха-Умма» («Нация») издается Орденом Жаботинского и адресован он узкому кругу читателей — ветеранам ЭЦЕЛа и ЛЕХИ, их родственникам, подкованным теоретически активистам Ликуда. Так случилось, что я много лет получаю этот журнал по почте и имею обыкновению просматривать его номера. Как правило, наиболее интересными в них бывают архивные, исторические публикации; так и в последнем номере, пришедшем накануне саммита в Акабе, мое внимание привлекла переписка Натана Елина-Мора с Исраэлем Эльдадом.

Читатели «Вестей», вероятно, знают, что основателем еврейской повстанческой организации «Борцы за свободу Израиля» (ЛЕХИ), действовавшей в годы британского мандата, был поэт Авраам Штерн (Яир). В 1942 году он был убит англичанами, после чего руководство ЛЕХИ составила знаменитая «тройка» — Ицхак Шамир, Исраэль Эльдад и Натан Елин-Мор. Первый стал со временем премьер-министром Израиля, второй всю жизнь оставался одним из виднейших идеологов правого лагеря, третий к середине 50-х годов перешел в ряды ультралевых и основал (вместе с Ури Авнери) группу «Семитское действие», которая добивалась создания еврейско-иорданско-палестинской конфедерации вместо Государства Израиль.

В 1943 году Елин-Мор отбывал заключение в британской тюрьме в Латруне, где его и нашел первый номер подпольной газеты «Хэ-Хазит» («Фронт»), выпущенный остававшимся на свободе Исраэлем Эльдадом. Ознакомившись с его содержанием, Елин-Мор направил редактору очень подробное письмо со своими критическими замечаниями; оно-то и напечатано в последнем номере журнала «Ха-Умма» как живое свидетельство ушедшей эпохи.

Чтение этого материала я начал еще по дороге в Эйлат. Вернувшись к нему в Акабе, наткнулся в письме Елина-Мора на следующий фрагмент: «Пропаганда может основываться только на реально — сейчас — совершаемых действиях. А если не так, то она превращается в ворох бессмысленных слов, которые скорее вредят, чем приносят пользу. Провал ревизионизма в значительной степени обусловлен этой устойчивой диспропорцией между лозунгом и поступком. На слова они мастера, но сколь же убоги, сколь ничтожны их действия! Люди в массе своей ощущают подобную фальшь и, руководствуясь здоровым инстинктом, отворачиваются от пустобрехов».

Не буду настаивать на том, что мнение Елина-Мора заслуживает внимания. Можно сказать, что критикой ревизионизма, когда таковая исходит из уст будущего единомышленника Ури Авнери, следует пренебречь. Равным образом позволительно утверждать, что Шарон, проведя полжизни в Ликуде, остался в душе «настоящим мапайником». Не в одном ведь Шароне дело; у Бегина был Кемп-Дэвид, у Шамира — Мадрид, у Нетаниягу — Уай-плантэйшн. К тому же о Шароне уместно судить не по «соцпроисхождению», а по тем принципам, которые он декларировал на протяжении последних тридцати лет. И наблюдая за ним в Акабе, я не мог позабыть об «устойчивой диспропорции между лозунгом и поступком».

Важные мелочи

Говорят: снявши голову, по волосам не плачут. Подобным образом можно сказать: не радуйся волосам, которые отрастают на снесенной палачом голове. В обоих случаях подразумевается несопоставимость мелких потерь и мелких же обретений с настоящей бедой. И если мы видим такую беду в «Дорожной карте», в сопутствующих ей заявлениях премьер-министра и в начавшейся эвакуации поселенческих форпостов, то радоваться тому, что Шарон обыграл Абу-Мазена в нескольких пунктах, нам, казалось бы, не пристало. Но и эти мелочи могут иметь значение при определенном развитии событий.

«Дорожная карта» обязывает представителей обеих сторон выступить с заявлениями о прекращении насилия и подстрекательской пропаганды. Правительство Ариэля Шарона настаивало на том, что данный пункт международного плана относится только к палестинцам, развязавшим против нашей страны террористическую войну и использующим официальные СМИ автономии в целях разжигания непримиримой ненависти к Израилю. Попытка поставить в данном вопросе знак равенства между участниками конфликта представлялась израильской стороне циничной и некорректной. Шарон сумел настоять на этом, и ему не пришлось говорить в Акабе, что он обязуется прекратить подстрекательскую пропаганду в средствах массовой информации (с Абу-Мазена такое заявление было американцами взыскано).

Израиль также добился того, что премьер-министра ПА вынудили в Акабе произнести слово «террор» в качестве определения насильственных действий, совершаемых палестинскими боевыми организациями, включая подвластные ФАТХу «Танзим» и «Батальоны мучеников аль-Аксы». Обойтись одним лишь призывом к отказу от «вооруженного характера интифады» Абу-Мазену не удалось. Следует подчеркнуть, что обычным для палестинских СМИ является использование слова «террор» в отношении антитеррористических мер Израиля; таким образом, Абу-Мазен стал первым руководителем ПА, которого американцы заставили назвать вещи своими именами.

Еще более важным политическим фактом стало заявление президента Буша, согласно которому «США твердо привержены обеспечению безопасности Израиля в качестве еврейского государства». Для палестинцев эти слова прозвучали как гром среди ясного неба. Абу-Мазен, Набиль Шаат, Ясер Абед-Рабу и другие представители ПА до последнего момента сохраняли уверенность в том, что Буш «еврейское государство» в Акабе не упомянет. Президент США и впрямь собирался без этого обойтись, но настойчивость израильской стороны себя оправдала.

Уже в день саммита Кондолиза Райс сказала Сильвану Шалому: «Такова наша политика, и я не понимаю, почему этого (упоминания о «еврейском государстве» — Д.К.) нет в подготовленном тексте речи». Текст изменили, и президент США сделал в ходе саммита официальное заявление, под которым вряд ли подпишутся идеологи левых израильских партий, требующие, чтобы Израиль считался «государством всех граждан».

Несколько очков, отыгранных Ариэлем Шароном в Акабе, вызвали в палестинской среде настоящий взрыв возмущения. Абу-Мазен пытается теперь оправдаться и говорит своим радикалам, что его «неправильно поняли». Он даже отказался на этой неделе от запланированной поездки в Газу, где его грозят растерзать на куски за упоминание о палестинском терроре. Неправильно поняли? Но и нам в таком случае позволительно утверждать, что обещания Шарона поняты палестинцами как-то не так.

Стоящие у ворот

Возвращавшихся в Эйлат журналистов встречала у пограничного пункта группа протестующих демонстрантов, в которой выделялись родственники убитых террористами израильтян, державшие в руках фотографии своих братьев, жен, детей... Утомленные дневными трудами коллеги спешили в аэропорт и на автовокзал, тратить время на лишние разговоры никому не хотелось, сенсации здесь не ждали, и возле пикета никто не задерживался. Все мы давно приучены к мысли о том, что чья-то личная боль не остановит поступательного движения «мирного процесса». Поспешил было мимо и я, но, подумав секунду, решил задержаться.

Юдит и Дан Давидович приехали сюда из мошава Бейт-Меир, чтобы напомнить Ариэлю Шарону о своей дочери Ахуве. 18 февраля прошлого года она была убита в секторе Газы по дороге домой, в поселение Ганей-Таль. Убийца — палестинский полицейский; из тех, кого набирают теперь в отряды Мухаммада Дахлана.

Шестнадцатилетней девочкой Ахува Давидович написала исполненные трагизма стихи; поводом к ним стал первый автобусный теракт в Иерусалиме. Девять лет назад она вышла замуж за Рафи Эмерги, отслужившего в секторе Газы, получившего там ранение и решившего именно там построить свой дом. В день их свадьбы в Газу вошли первые формирования палестинской «полиции», допущенные туда на основе подписанных Рабином соглашений. Ахува Давидович-Эмерги закончила юридический факультет в Бар-Илане, работала адвокатом, успела родить двоих детей. Старшему из них не исполнилось четырех лет, когда Ахува была расстреляна на перекрестке палестинским стражем порядка.

Муж и родители убитой решили похоронить ее на поселенческом кладбище в Гуш-Катифе, чтобы она и могилой цеплялась за эту еврейскую землю. Через полтора месяца после того, как Ахува погибла, был призван в армию ее младший брат. Он выбрал бригаду «Гивати», подразделения которой базируются там же, в секторе Газы. Юдит и Дан Давидович подписали своему сыну согласие на прохождение воинской службы в боевых частях, без которого ЦАХАЛ не призывает братьев погибших.

Наоми и Звулун Бонэ приехали на КПП «Арава» из поселения Офра, расположенного к северу от Иерусалима. Их дочь Мири Амитай погибла два с половиной года назад при нападении террористов на детский автобус возле поселения Кфар-Даром в секторе Газы.

Звулун спрашивает меня, знаю ли я, кто организовал этот теракт, и я отвечаю, что знаю: Мухаммад Дахлан, новая надежда израильских и американских миротворцев. Президент США сказал на саммите в Акабе, что ему очень нравится этот «сообразительный молодой человек». Наоми просит отметить, что Мири выросла в Офре: «Ей это было бы важно, она очень любила наш дом». Как оказалась Мири во взорванном детском автобусе? Работала учительницей в Неве-Декалим, ехала вместе со школьниками. Была ли она замужем? Да, у овдовевшего мужа теперь на руках четыре ребенка.

Понимая, что всех рассказов даже беглой строкой в статью не включить, я прекращаю распросы и оставляю пикетчиков у пустеющего КПП, под знойным эйлатским солнцем. Звулун Бонэ смотрит на фотографию своей дочери, на отъезжающие автомобили дипломатического кортежа, на стоящих рядом с ним демонстрантов и говорит мне, прощаясь: «Я думаю иногда, что мы переживаем медленный Холокост. Каждый день — все новые и новые жертвы, их уже никто не считает... Но даже не это главное. Больше всего пугает, что мы не хотим и не можем понять происходящего с нами. Утрата памяти, утрата здравого смысла. Как тогда, в обреченных общинах. Людям страшно проснуться».