Природа и обстоятельства той перемены взглядов, которую демонстрирует читателям «Вестей» Александр Этерман, остаются для меня загадкой. Бывший деятель еврейского религиозного движения в СССР, бывший редактор русскоязычной газеты, которую выпускала в Израиле ультраортодоксальная партия «Дегель ха-Тора», бывший сотрудник «Вестей» и поныне — житель религиозного поселения Бейт-Эль, он выступает в последнее время с новых позиций, проявляя исключительную враждебность к иудаизму, еврейским национальным ценностям и тем силам, которые защищают их на израильской политической сцене.

Публицистика Этермана пронизана наэлектризованным пафосом отрицания, которого не найти у тех, кто давно уже пишет в подобном ключе. Выступая сразу в нескольких плоскостях — собственно политической, философской, культурологической и так далее - Александр Этерман обстоятельно сводит счеты с собственным прошлым. Сопутствующая ему при этом свежесть чувств сродни известному религиозному феномену («ревность неофитов»), и уже это заставляет предположить, что, дебютировав в новом качестве, он станет одним из наиболее ярких выразителей идеологической парадигмы, которую автор этих строк затрудняется определить законченным образом, но отчетливо осознает как глубоко враждебную своему собственному мировоззрению.

Лет восемь назад мне довелось спорить с Этерманом, утверждавшим тогда, что потеря Хеврона лишит всякого смысла наше дальнейшее проживание в Израиле. Будучи категорическим противником апологии дезертирства, каким бы ни представлялся характер оправдывающих его аргументов, я настаивал на том, что подобная точка зрения сродни популярной в прежние годы левой страшилке: «Если Шарон станет здесь премьер-министром, мы не останемся в Израиле!». Позиция Этермана, звучавшая в те времена как некая форма еврейского максимализма, обрела теперь принципиально иную векторную направленность, сохранив едва ли не единственную черту сходства с прежним его мировоззрением: максимализм.

Гадать о причинах отмеченной метаморфозы было бы некорректно. Говорят, что кризисная энергия переходного возраста иногда обращается у творческих натур против той среды, в которой они обитают (психологи называют эту реакцию «инфантильной»). Понятно, что такие суждения могут быть справедливы только в том случае, когда за ними стоит продолжительное общение с обсуждаемым человеком в критический для него период, знание реальных факторов, повлиявших на его выбор и т.п. Не располагая должными основаниями подобного рода, я не стану предаваться пустым попыткам понять и истолковать персональную драму Александра Этермана, в свидетели которой призваны ныне десятки тысяч человек — читательская аудитория «Вестей» и русско-израильского Интернета.

В конце концов, любой из нас имеет право менять свои взгляды. Соответственно, новые взгляды Александра Этермана, коль скоро они изложены публично и с очевидной заявкой на дальнейшее их развитие в израильской прессе, должны рассматриваться как самостоятельный факт — безотносительно к тем процессам, которыми сопровождалось их становление.

Леволиберальный лагерь, который так долго страдал от ущербного, интеллектуально дряблого представительства в русскоязычных СМИ, обрел наконец талантливого оратора. По иронии судьбы, им оказался поселенец из Бейт-Эля.

Новый карасс

Адресуя читателям «Вестей» статью «Еврейское демографическое государство» (12.07.2002), Александр Этерман явственно обозначил свою принадлежность к новому идеологическому карассу, в том числе и таким сомнительным способом, как апелляция к нравоучительному авторитету Йоси Сарида, которому «не спрятаться за незнанием русского языка». Надерганные во множестве цитаты из русскоязычной израильской прессы представляются Этерману симптомами заболевания, поразившего общину выходцев из СССР и, в более широком смысле, все израильское общество. Это заболевание — расизм, фашизм — усугубилось, по мнению Этермана, в течение последнего года, сделав возможным появление публикаций, о которых прежде нельзя было и помыслить.

Здесь я в последний раз позволю себе отклониться от главной темы в сторону биографических аллюзий. Признавая влед за Аристотелем, что «потенциальное становится актуальным под воздействием актуального», я не нахожу в событиях последнего года адекватного объяснения тому возбуждению, той страстной энергии, с которыми обсуждаемый автор бичует теперь наши подлинные и мнимые язвы.

Мы многое пережили за этот год, хороня друзей, леденяя у телеэкрана, обзванивая детей и знакомых после каждого взрыва, пакуя армейские сумки с получением очередного «цав шмонэ». Может быть, мы изменились при этом в худшую сторону, но уж во всяком случае не настолько, чтобы разбудить чью-то звонкую совесть. Даже подобранные Этерманом цитаты не тянут на тот диагноз резкого обострения еврейской «болезни», с которого он начинает свою статью и к которому возвращается многократно; уже потому не тянут, что все это тысячу раз печаталось прежде.

Иными словами, то актуальное, что выявило скрытые прежде потенции обсуждаемого автора, не следует искать на страницах газет, в выступлениях израильских политиков и в обсуждаемых кнессетом законопроектах. Просто за этот год Александр Этерман свыкся со своими новыми взглядами ровно настолько, чтобы выступить перед нами с обличительной речью — и тем, что за ней последует.

Симптомы нашей «болезни» Этерман находит в критическом отношении к Закону о возвращении и в той тревоге, которую вызывает у многих израильтян его применение в нынешнем виде. Он также квалифицирует как безусловно расистскую позицию министра внутренних дел по вопросу о воссоединении семей, то есть его решение ужесточить процедуру предоставления израильского гражданства палестинцам, вступающим в брак с израильскими арабами. В той же связи, как свидетельство расистско-фашистской пагубы, Этерман рассматривает уже отклоненный правительством законопроект Хаима Друкмана (МАФДАЛ) о недопущении арабов на жительство в населенные пункты, которые строятся Еврейским агентством на земле, принадлежащей Еврейскому национальному фонду («Керен кайемет ле-Исраэль»). И, наконец, окончательным доказательством нашей расистской болезни является тот факт, что мы «влюбленно проектируем трансфер нежелательных элементов».

Должен отметить, что среди надерганных Этерманом цитат моих - не оказалось. Отвечать за качество и стилистику чужих текстов я, конечно же, не намерен, но при этом считаю себя обязанным возразить ему по существу. Уже потому, что, сталкиваясь с явлениями определенного рода, человек бывает обязан засвидетельствовать по отношению к ним свою позицию.

Ответить Этерману меня побуждает и то еще обстоятельство, что я с большей настойчивостью, чем кто бы то ни было в русскоязычной израильской прессе, требовал на протяжении последних десяти лет изменить Закон о возвращении в части, касающейся права на самостоятельную репатриацию в Израиль потомков евреев в третьем поколении и членов их семей. Таким образом, я вынужден отнести к себе слова Этермана о «дешевых демагогах», которые «нашли, наконец, выход своей этнической энергии,.. ополчившись на «дедушкин параграф».

Сам Этерман заявляет, что «с этими зверьми невозможно вести диалог» и предлагает им (нам) вместо диалога - войну. Что это подразумевает, помимо многозначительного обещания «подбросить» Йоси Сариду «поучительных материалов на знакомых ему иврите и английском», судить не берусь. Находя честно произнесенное слово своим единственным оружием, я воюю, как могу, на этих страницах — с теми, чью сторону принял теперь мой давний знакомый по еврейскому движению в Москве начала 80-х годов.

Закон о возвращении

Этерман не может не знать, что речь в данном случае идет не о «процентах и чистоте еврейской крови», как бы ни выражали свою мысль цитируемые им публицисты. Историческое еврейство представляет собой уникальный феномен сопряженности национального и религиозного начал. Русский, китаец и африканец становятся с принятием иудаизма евреями. Не русским или китайцем «Моисеева вероисповедания», а именно евреями. И, напротив, еврей, принимая чужую веру, уходит из своего народа. Его решение может быть обратимым в течение какого-то времени, но если сделанный им выбор останется в силе, то он и его потомки неизбежно окажутся вне еврейства. Таким образом, иудаизму, как религиозной традиции, глубоко чужд биологический расизм.

Но в отсутствие выраженного религиозного начала в мотивации и самоопределении прибывающих в Израиль репатриантов, обретает особый, решающий вес начало национальное. Здесь Закон о возвращении предлагает избыточно широкие критерии, которые если и были когда-то обоснованы, к настоящему времени безнадежно устарели.

Требование отменить «пункт о внуках» не направлено на решение религиозных, проблем, связанных с Законом о возвращении: ведь сын еврея-отца и матери-нееврейки, которого это требование никак не касается, с точки зрения Галахи евреем не является. В чем же тогда смысл предлагаемой реформы?

Было бы ошибкой, следуя Этерману, сосредоточиться при обсуждении данного вопроса на «чистоте крови». Дело здесь не в биологии, а в самосознании. Сын еврея-отца не является евреем по Галахе, но еврейство все же присутствует в его жизни как заявленный факт, как «половина личности», как возможность реального выбора и самоотождествления. Этого нельзя сказать о том, чей дед, вступивший пятьдесят лет назад в смешанный брак и уже этим продемонстрировавший свое равнодушие к еврейству, является единственной ниточкой, ведущей - не к иудаизму, а к «корзине абсорбции».

Но именно этих людей с нулевой еврейской самоидентификацией Закон о возвращении делает самостоятельными носителями права на «алию». И уже с ними в Израиль приезжают их абсолютно нееврейские супруги и дети. Единственная надежда связана в подобных случаях с культурно-абсорбирующим потенциалом израильского общества, но так ли он велик, чтобы изменить самосознание сотен тысяч прибывающих в страну неевреев?

Эта изначально непростая задача осложняется наблюдаемым кризисом идентичности израильского общества, которое сегодня уже не способно предложить новоприбывшим тех ультимативных моделей для подражания и самоотождествления, которые предлагались — не всегда успешно, но предлагались — в 50-70-е годы.

В этих условиях уже невозможно не разглядеть вызревающую проблему за теми или иными признаками поверхностной израилизации. Как секулярное общество, Израиль не в состоянии трансформировать идентичность тех, кто ему изначально чужд. Что же до содержательного еврейского начала, религиозного по преимуществу, то его способность воздействовать на новоприбывших затруднена многочисленными факторами, среди которых нужно отметить ядовитую пропаганду интересантов, находящих в невежестве и враждебности репатриантов по отношению к иудаизму возможность политической поживы (Шинуй, МЕРЕЦ, Бронфман и т.п.).

В свете вышесказанного отмена «пункта о внуках» является минимальной и абсолютно необходимой мерой предосторожности, даже если она не решает собственно религиозных (и, конечно, же «биологических») проблем, связанных с применением Закона о возвращении. Израиль попросту перестанет существовать, если он утратит свою доминантно еврейскую идентичность, и попытка подплести к обсуждению этой проблемы «расизм» является абсолютно бесчестной.

Более того, именно расистской является логика тех сотрудников Сохнута и Бюро по связям, которые оправдывают свою прибыльную деятельность в СНГ своеобразными «идеологическими» аргументами. «На что вы жалуетесь? — говорят они в частных беседах критикам Закона о возвращении. — Да, мы привозим в Израиль гоев, но зато они — не арабы, не марокканцы и не ортодоксы. Чего вам еще нужно?». Автору этих строк неоднократно доводилось слышать подобные заявления, и ответить на них можно только одно: нам нужно, чтобы Израиль существовал, а для этого он должен оставаться еврейским государством.

Шуточки Этермана по поводу «бабушкиного» и «дедушкиного» пунктов можно было бы вовсе проигнорировать, если бы не тот факт, что, как религиозно образованный человек, он не может не знать им цену. В чем разница между еврейской бабкой (по матери) и еврейским дедом? В том, что внук такой бабки узнает по прибытиии в Израиль или еще до того поразительную для него вещь: оказывается, иудаизм считает его евреем. Уже сам этот факт может составить основу нового — и глубокого — самоотождествления с еврейством, с традицией. Где тут Этерман с его рассуждениями про «проценты еврейской крови»?

Впрочем, реформа Закона о возвращении столь необходима, что ее можно и не усложнять выделением внуков еврейской бабки в отдельную категорию. Если подобная имплантация галахических критериев окажется затруднительной, пусть останутся за бортом бабкины внуки — или проходят «гиюр ле-хумра», предлагаемый иудаизмом в сомнительных случаях.

Свиная война

Нижеследующую цитату Этерман расценивает как едва ли не главное доказательство воцарившейся в Израиле расистской ксенофобии: «”...Свиными” точками торговли “русские” израильтяне прямо показывают религиозным и соблюдающим традиции израильтянам, что им на сограждан наплевать. Лишь бы свиная отбивная лежала в холодильнике, а что соседи подумают — это ерунда. Ну, раз ерунда, тогда не надо обижаться, если вас называют “свиноедами” и поджигают ваши магазины... Это война».

Но это — действительно война. Вынужден признаться, что не имею плодотворных идей относительно того, какими средствами должны вести эту войну религиозный лагерь и та часть израильского общества, которая уважает еврейские традиции. Поджог магазинов к ним во всяком случае не относится.

Следует, однако, признать, что в этой войне традиционалисты отнюдь не являются наступающей стороной: на протяжении последнего десятилетия они сдают одну за другой свои позиции, уступая натиску секуляристов, таранным оружием которых является БАГАЦ. С принятием в 1992 году Основного закона о свободе предпринимательства у местных органов власти практически не осталось легальных возможностей противодействовать свиноторговле — даже там, где религиозные евреи составляют очень значительную часть населения.

Здесь, пожалуй, стоит отметить, что солидарность многих религиозных выходцев из России с бывшими соотечественниками, евреями и неевреями, открывающими в Израиле некашерные магазины, носит странный характер. Некоторые из них нарочито подчеркивают свою терпимость по отношению к этому явлению, с гордостью сообщая, что они заходят в русские магазины — нет, не за свининой, но, например, за каким-нибудь ностальгическим видом селедки. Даже если бы такая практика не сталкивалась с галахическими препятствиями (что вовсе не так), можно было бы утверждать, что она играет негативную роль в той реальной войне за облик и душу Израиля, которая ведется в настоящее время.

Отмеченная солидарность на этнической почве чем-то напоминает готовность русскоязычной общины сделать своими героями бандитов и воротил криминального бизнеса, которых столь часто интервьюируют подобострастнейшим образом местные СМИ, включая газету «Вести».

Что же до приведенной цитаты, ставшей у Этермана этаким символом религиозного (или расистского?) натиска, то в действительности она представляет собой типичный пример брюзжания слабых, отступающих. Совсем как у Лермонтова: «Мы долго молча отступали, досадно было, боя ждали. Ворчали старики…». Не имея ни малейшего представления о том, кому принадлежит приведенная Этерманом цитата о свиноторговле, я считаю подлинным свинством поведение того, кто назвал ее авторов «зверьми».

И уж вовсе смехотворной является попытка Этермана вывести из этой и других подобных цитат обоснованность подлых наветов, которые адресуют президенту России создатели так называемого «Славянского союза». То, что появление организаций подобного рода, откровенно антиизраильских и антисемитских, явится неизбежным результатом массовой иммиграции неевреев в Израиль, я писал неоднократно. То же самое относится к свастикам, которые не раз уже появлялись в интернатах Сохнута — над койками еврейских воспитанников. И к тому антисемитскому мусору, которым забиты дискуссионные форумы русско-израильского Интернета.

Что там произошло за последние годы в голове у Александра Этермана, я не знаю, но союзничков он теперь себе находит таких, что поневоле приходится согласиться: война.

Воссоединение семей

Отчаянные попытки министра внутренних дел Эли Ишая воспрепятствовать использованию этого гуманитарного принципа в качестве стратегического оружия арабской экспансии квалифицируются Этерманом как несомненный расизм. Нижеследующая зарисовка, основанная на личном опыте автора этих строк, позволит понять, о чем здесь, собственно, идет речь.

Свой первый в этом году «цав шмонэ» я отгулял в апреле, а к началу мая уже получил второй. Девушка из армейской канцелярии, старавшаяся говорить по такому случаю своим самым обворожительным голосом, прошептала в телефонную трубку: «Послезавтра, на известном вам месте, в 8 часов утра». Заново отмучав на знакомом полигоне тактику уличных боев, наша рота сменила в Бейт-Джале одно из подразделений 890-го десантного батальона. Десантники обложили в Бейт-Лехеме захваченную террористами Церковь рождества, а мы занимали тем временем их позиции, включая блокпост на главной дороге, ведущей в Иерусалим из Хеврона.

Чередуя между собой дежурства на блокпостах и на прикрывающих Гило огневых позициях, патрулирование на джипах и унылый досуг в скворешнях наблюдательных пунктов, мы провели в Бейт-Джале и ее окрестностях три с половиной недели. Упомянутый блокпост на главной дороге оказался самым поучительным местом: именно там я смог, наконец, составить адекватное представление о масштабах национального бедствия, с которым борется Эли Ишай.

В мае, как и сейчас, палестинцев не пускали в Израиль. Въехать в пределы «зеленой черты» могли только те, кто имеет синее удостоверение личности или спецразрешение. В качестве командира блокпоста я должен был рассматривать всевозможные спорные случаи, включая документы о воссоединении семей (когда процесс оформления иерусалимской прописки не завершен).

Проглядывая ежедневно тысячи удостоверений, я обратил внимание на одну характерную деталь. У многих (едва ли не большинства) арабов, проживающих в Восточном Иерусалиме, в графе «место рождения» значилось что-нибудь неожиданное: Хеврон, Бейт-Лехем, Газа, Кувейт, Иордания и т.п. Как они стали иерусалимцами, которых мы были вынуждены беспрепятственно пропускать в Израиль? С помощью воссоединения семей. И еще многие тысячи пытались пробраться через блокпост с помощью разнообразнейших документов, доказывающих, что они вступили в брак с израильским гражданином, но пока еще не добились его регистрации в МВД.

Бойкий араб-иерусалимец (родился в Кувейте) подъезжает к нам на машине с израильскими номерами. Он везет домой молодую жену (пока еще - жительницу Хеврона) и ее сестру, которую прочит замуж за брата или соседа. Размахивает какими-то бумажками, требует сочувствия к своей «гуманитарной проблеме», сетует на медлительность министерства внутренних дел. Для пущей анекдотичности ветровое стекло его автомобиля украшает наклейка «Уходим с территорий!», выпущенная движением «Шалом ахшав».

«Вы уходите с территорий? — спрашивает гостя один из наших солдат. — Очень хорошо. И когда же вы наконец уйдете?». Тот даже юмора не понимает и все кричит про священный принцип воссоединения семей. Ругает Израиль за дискриминацию. Но если у нас арабам так плохо, что же ты, милый, не воссоединишься с женой в Хевроне? И почему твоя мама не предложила твоему папе воссоединиться в Кувейте? Такими вопросами наш гость, разумеется, не задается.

Многие сотни подобных случаев рассматриваются ежедневно - на каждом из блокпостов, расположенных вдоль «зеленой черты». Это ли не проблема? Ведь тут и без возвращения беженцев можно удушить Израиль с помощью целенаправленной демографической экспансии. Может быть, Этерман, шельмующий в данной связи министра внутренних дел и правительство Израиля, не знает реального положения вещей? Знает. Но желая предстать перед нами этаким всечеловеком, он несет пошлейшие благоглупости и восклицает: «Как нам не стыдно!».

О сильных и слабых

«Положительно, с нами что-то произошло, - возмущается Этерман. - Еще недавно мы знали, что сильный обязан защищать слабого, что на большинстве лежит обязанность защищать интересы меньшинства. Правда, тогда мы сами были дискриминируемым меньшинством. Что же, мы не выдержали банальнейшего испытания — испытания переменой ролей?».

Далее Этерман удивляется тому, что не слышит таких же, как его собственный, истерических воплей от Натана Щаранского и других героев Отказа, бывших советских правозащитников. Но стоит ли удивляться?

Может быть дело не в том, что они — и все мы — «не выдержали испытания переменой ролей»? Может быть Александр Этерман ошибается, производя деление на сильных и слабых в Израиле, где арабское меньшинство — не гонимая по этническим признакам группа, а авангард гигантской, многомиллионной армии, которая наседает на нас со всех сторон, имея немерянные ресурсы и широчайший (шире не бывает!) набор союзников — от ультралевых до неонацистов? Под давлением этой армии то и дело трещат наши границы. Выбиваясь из сил, израильская экономика покрывает расходы на те усилия, без которых нас просто затопит море арабской ненависти. Кто здесь сильный и кто — слабый?

С публикацией этой своей статьи ты, Саша, становишься на сторону сильных. Почувствуй себя всечеловеком, теперь у тебя будет много союзников. Рисуй вместе с ними Израиль — мерзким чудищем-Голиафом, а палестинцев — хрупким, смелым Давидом. Подчинившись циничнейшей диктатуре политкорректности, став ее полноправным агентом, ты сможешь вздохнуть полной грудью - и выдохнуть нам в лицо: «Как не стыдно!». Но не удивляйся тому, что рядом с тобой не окажется правозащитников, бросивших вызов тупому советскому строю (кроме тех, может быть, что уже подверстаны Бронфманом отрабатывать европейские деньги).

Кстати, речь здесь идет не только об израильтянах. Воспользовавшись долгожданным термином «диктатура политкорректности», я следую Владимиру Буковскому, который мог бы, наверное, в своем далеком и все еще благополучном Кембридже таких слов не произносить. Но вот что он говорит в последнем своем интервью:

«Первая и немедленная проблема здесь, у нас, в Европе, да и в Америке — неконтролируемая иммиграция из третьего мира, причем, мусульманская иммиграция… У нас в Англии до пяти миллионов мусульман. После 11 сентября прошлого года газета «Санди таймс» провела опрос среди британских мусульман, 40% поддержало бин-Ладена. Сорок процентов из пяти миллионов — это два миллиона человек! Вот у нас, в Англии, сейчас присутствует два миллиона врагов. Это огромная армия. И пока ты эту проблему не решил, о какой войне с терроризмом ты можешь говорить? Ты займешься войной с партизанами в Йемене или Сомали, а у тебя тут восстанет два миллиона человек.

Не пускать к себе на территорию вооруженного врага — это разумное решение… Но каковы горизонты у левых на Западе, какова их модель? Оруэлловская модель кончилась с коммунизмом, и теперь у них модель Хаксли, его «Новый мир». Именно она и является целью. Отсюда политическая корректность, новая доктрина контроля за речью, цензура идеологическая, которую ввели почти повсеместно, а у нас в Англии - чуть не уровне знаменитой 70-й статьи. Но я бы не хотел жить в таком мире. Я бы предпочел ему бывший СССР, где все было яснее и четче».

Если живущих в Израиле евреев-правозащитников можно обвинить в слепом этноцентризме, то почему Владимир Буковский не захотел во всечеловеки? Может быть потому, что оказался честнее тех, кто безропотно и бездумно подчиняется диктатуре политкорректности? И кто в этом случае остался верен себе?

О фашизме

Мне на эту пикантную тему много пришлось писать в последнее время, но отвечая Этерману, который всерьез говорит о «нешуточной угрозе израильского фашизма», обойти ее стороной, увы, невозможно. Распространяться, однако, не стану; достаточно повторить то, что уже не раз говорилось.

Так вот, в отношении «угрозы фашизма», исходящей от критиков Закона о возвращении, от Эфи Эйтама, Хаима Друкмана, Эли Ишая и им подобных: я и тому не поверю, что сам Этерман верит своим заклятиям. Зачем он размахивает этим жупелом, мне неясно. Разве что вознамерился усадить на скамью подсудимых иудаизм, удержавшись среди обвинителей - во всечеловеках? На такой расчет ничего уж не возразишь: когда еврейство изводят под корень, всечеловека могут и на прокурорскую должность позвать, и в расстрельную команду. Но это — всего лишь мрачная шутка, и я остаюсь при своем неведении: зачем?

Злобное словоблудие Этермана побуждает ответить чем-нибудь в том же духе, но, наверное, не стоит. Много ли проку в этакой перепалке: «Ты фашист!» — «Нет, ты фашист!». Я, в общем-то, не верю, что Этерман хочет загнать в лагеря тех, кому он сегодня настойчиво оппонирует. То, что он, не предполагая подобных намерений ни за мной, ни за злыми своими демонами, вроде Эли Ишая, трендит про «нешуточную угрозу фашизма», пусть останется на его совести.

Стоит, однако, сказать про угрозу фашизма там, где она действительно существует. Израиль перестанет быть демократическим государством в тот момент, когда он перестанет быть государством еврейским. Тут все ясно — даже без метафизики. В любом из окружающих нас арабских государств присутствуют явственные черты того, что в европейской системе координат расценивается как достаточная совокупность признаков фашистского режима. Жить и управлять собой иначе арабы, увы, не умеют.

И поскольку выбирать нам приходится между этими двумя вариантами — остаться Израилю еврейским или переродиться в двунациональное, а затем и просто арабское по преимуществу государство — вывод ясен: защита еврейского Израиля, апология сионизма равнозначны борьбе с фашизмом. А это означает, что пусть не фашистами, но проводниками фашизма являются именно те, к кому теперь примыкает Александр Этерман.