Левые политики и сочувствующие им журналисты настойчиво пытаются возложить на Ариэля Шарона ответственность за «провал военной политики» кабинета и, как следствие, за растущее число жертв террора. Некоторым из них полюбилась следующая арифметическая игра: сравнение количества дней, проведенных Шароном на посту главы правительства, с числом израильтян, погибших от рук террористов за тот же период. Если к выходу этого номера «Вестей» статистическая картина не изменится, срок пребывания Шарона у власти составит 482 дня при 497 убитых. Больше, чем один человек за один день.

«Мистер-убитый-в-день», иронизирует Бен Каспит в «Маариве», обыгрывая неофициальный титул американского баскетболиста Майкла Джордана «мистер-очко-в-минуту». С еще большей охотой в подобном ключе высказываются лидеры левого лагеря и, особенно, те из них, кто несет непосредственную ответственность за трагедию «Осло».

Казалось бы, кровавый финал (или полуфинал) этой беспрецедентной политической авантюры должен заставить тех, кто привел сюда Арафата и вооружил его банды, умолкнуть в тряпочку. Об одном из лидеров февральской революции в России рассказывают, что встретившись в эмигрантском кафе в Берлине с видным в прошлом монархистом, он сказал ему: «А более всего я вам, батенька, не прощу, что вы не распорядились тогда в нас из пулеметов стрелять». Дело было в середине 20-х годов, и говорившему было ясно, чем завершились для него лично и для России восторги демократического Февраля. Но среди наших левых никто не проявит интеллектуальной честности подобного рода.

Напротив, заговорщики «Осло» склонны винить в произошедшем кого угодно, кроме самих себя. Шимон Перес все еще говорит, что великолепная партия с Арафатом была испорчена посредине негодным Нетаниягу — отсюда и все наши беды. Йоси Бейлин в недавнем интервью иерусалимскому еженедельнику «Коль ха-Ир» с наибольшим ожесточением отзывался об Эхуде Бараке: не зная толком, как вести переговоры с палестинцами, тот сосредоточил в своих руках все полномочия — и взорвал ситуацию.

Некоторые авторы (Акива Эльдар в «Гаарец», Хаим Барам в упомянутом «Коль ха-Ир») намекают на то, что Барак привел к подобному результату едва ли не нарочно — в силу своей изначальной враждебности по отношению к «Осло» и психологической неспособности увидеть в арабах достойного, полноценного партнера. Тем самым они снимают с Ясера Арафата всякую ответственность за развязанную против Израиля террористическую войну, намеренно подкрепляя своими публикациями тезисы палестинской пропаганды.

Враждебность или, по крайней мере, глубокий скептицизм Барака по отношению к «Осло» — факт общеизвестный. Именно поэтому бывший премьер-министр, исходя из собственных — левых — убеждений, решил проверить соглашение с Арафатом на политическую состоятельность. Он отказался от обсуждения третьего этапа передислокации и настоял на немедленном переходе к переговорам о постоянном урегулировании. При этом Барак конечно же хотел договориться с палестинцами по принципу «все на все».

Это ему не удалось, но не потому, что с его стороны имел место сознательный расчет на срыв переговоров. Все оказалось значительно проще: палестинцы говорили правду, объясняя в течение нескольких лет всем, кто хотел их слушать, что будут сотрудничать с Израилем до тех пор, пока евреи не укажут им на красную черту своих политических и территориальных уступок — где бы она ни прошла. Барак провел эту черту столь щедро, что у израильтян от ужаса захватило дыхание. В ответ на сделанные им предложения против Израиля была развязана террористическая война.

За что так не любят Барака люди, подобные Бейлину? Принятый ответ на этот вопрос состоит в том, что он лишил их иллюзий. Но поскольку речь идет в данном случае о людях умных, то уместнее будет сказать, что Барак лишил их возможности использовать иллюзии израильтян в качестве движителя «мирного процесса» — и собственной политической карьеры. К чему они хотели привести этот процесс, одному Богу известно.

Не совесть, так справедливость

Но, несмотря на все старания прессы, граждане страны не видят в Шароне виновника своих нынешних бед. Образно выражаясь, кровь убиваемых палестинцами израильтян не прилипает к рукам премьер-министра. Слишком очевидно, что истинными виновниками происходящего являются те, кто открыл дорогу террору в 1993 году.

Взывать к их совести, увы, не имеет смысла. Эфи Эйтам (МАФДАЛ) заметил с трибуны кнессета, что если бы архитекторы «Осло» решили отсидеть по семь траурных дней за каждого из убитых благодаря этим соглашениям евреев, им пришлось бы провести в скорбном покаянии весь остаток своей жизни — и, конечно же, навсегда распрощаться с политической деятельностью. В ответ на это виновники нашей национальной трагедии накинулись на Эйтама с такой яростью, какой не доводилось изведать прежде ни одному из правых политиков.

Но если к совести взывать бессмысленно, нужно настаивать на справедливости. В этой связи обретает дополнительное значение давно уже звучащее требование о создании правительственной (или, хотя бы, парламентской) комиссии по расследованию процесса принятия решений, завершившегося подписанием убийственных для Израиля соглашений. Амиэль Унгар, обозреватель поселенческого журнала «Некуда», резонно замечает в данной связи, что если поводом для подобного расследования стал технический провал агентов Мосада при покушении на лидера ХАМАСа в Аммане, то тем более уместно требовать ясности в отношении политических шагов израильского правительства, поставивших страну на грань катастрофы.

Но несомненная ответственность архитекторов «Осло» за сегодняшнюю трагедию Израиля не снимает вопроса о том, в какой мере использует Ариэль Шарон предоставленные ему возможности для подавления террора. Здесь мы говорим о наличии другого угла атаки на премьер-министра — с правого фланга.

Роза ветров

Звучащие в этой связи напоминания о том, что «при Нетаниягу не было террора», трудно счесть убедительными. Когда в ответ на открытие Хасмонейского туннеля осенью 1996 года палестинские боевые отряды выступили против Израиля, Нетаниягу помчался в Газу. Вернувшись оттуда, он назвал Арафата не просто видным политиком, но «настоящим другом», чего не позволял себе ни до, ни после него ни один левый премьер.

В дальнейшем, продолжая следовать курсом «Осло», Нетаниягу в целом устраивал палестинцев. Переса они, несомненно, предпочитали, но коль скоро его преемник шел по пути поэтапного урегулирования, то есть совершал политические и территориальные уступки, не имея возможности провести перед Арафатом красную черту, то и причин для открытой, широкомасштабной конфронтации с Израилем у палестинцев не находилось.

Разумеется, время было тогда другое, и Нетаниягу нельзя судить сегодня за то, что до Барака, Кемп-Дэвида и Табы, окончательно подорвавших доверие израильтян к палестинскому «партнеру», он не мог позволить себе решительных действий в отношении ПА. Но и ставить ему в заслугу относительное спокойствие 1997-1999 гг., сопровождавшееся подготовкой соглашений «Уай», тоже неправомерно.

Решения нынешнего премьера, связанные с противодействием палестинскому террору, очень часто казались на протяжении последнего года слабыми, недостаточными. Но, оглядываясь назад, можно признать, что в целом Шарон действовал и действует правильно. То, что он при этом платит огромную цену за сохранение правительства национального единства, скорее всего оправдано. Можно вообразить, какое международное давление оказывалось бы на Израиль, если бы при проведении нынешней операции ЦАХАЛа в Иудее и Самарии лидеры Аводы кричали с оппозиционной скамьи, что правительство Шарона занимается государственным бандитизмом.

Вообще, сегодняшняя политическая ситуация в Израиле такова, что не следует спешить с ее изменением. Правительство с доминантным участием правых сил имеет своей наиболее вероятной альтернативой не левых, а еще более правый коалиционный состав — и Биньямина Нетаниягу в качестве премьер-министра. Это обеспечивает Шарону и его кабинету максимально возможную в наших условиях свободу маневра.

Обычно на правых у власти действуют три направленных в одну и ту же сторону вектора политического давления: со стороны арабов, Запада и левой оппозиции. Теперь же мы имеем вместо последнего фактора — вектор противоположной направленности, то есть оппозиционное давление со стороны Нетаниягу и примыкающих к нему сил в правом лагере. Это очень неплохая ситуация. Вряд ли мы сможем добиться чего-то лучшего, ускорив возвращение к обычной схеме распределения политических сил.

В угаре

Отмена решения, принятого на прошлой неделе министерской комиссией по вопросам законодательства, ни для кого не стала сюрпризом. Поддержав законопроект Михаэля Кляйнера (Херут), отменяющий действие «пункта о внуках» в Законе о возвращении, эта комиссия использовала случайную конъюнктуру, сложившуюся на одном из ее заседаний: три представителя ШАСа и Игаль Биби от МАФДАЛа  — за, министр юстиции Меир Шитрит (Ликуд) — против. Было ясно, что если бы в заседании комиссии приняли участие все ее члены (14 министров), результат голосования был бы иным.

С учетом позиции премьер-министра, который все еще предается политическому камланию, регулярно напоминая про миллион грядущих в Израиль репатриантов из СНГ, отмененное решение министерской комиссии по вопросам законодательства изначально казалось беспочвенной и бесперспективной фрондой.

Подобно большинству израильских политиков, Ариэль Шарон игнорирует демографическую статистику алии, которая свидетельствует о том, что доля неевреев среди «репатриантов», прибывающих в Израиль в последние годы, составляет порядка 70 процентов. По некоторым регионам СНГ (например, Хабаровский край и Приморье) она уже приближается к 100 процентам. В молодежных программах нееврейских участников больше, чем в среднем среди репатриантов — и так далее.

Шарон ограничивается туманными заявлениями о том, что «какое-то решение этой проблемы должно быть найдено», намекая на возможность массового гиюра (обращения в иудаизм) по смягченным и ни к чему не обязывающим стандартам. Но в условиях продолжающегося массового завоза в страну неевреев от Главного раввината бессмысленно ждать смягчения галахических критериев. Это было бы возможно, если бы раввинов призвали проявить историческую ответственность для решения конечной по своим масштабам задачи. Но проявляя, со своей стороны, полнейшую безответственность в отношении данной проблемы, государство не может требовать от раввината желанной «гибкости».

К тому же подавляющее большинство прибывающих в страну неевреев не проявляет ни малейшего интереса к гиюру, сколь бы мягкими ни были его критерии. Даже представителям реформистского и консервативного иудаизма, которые предлагают в качестве гиюра заведомую фикцию, не удается добиться сколько-нибудь значительного отклика на свои предложения.

Научный симпозиум «Ассимиляция неевреев в израильском обществе и их влияние на коллективное самоопределение», состоявшийся недавно в университете Бар-Илан, стал одной из первых попыток всеобъемлющего обсуждения связанных с этим проблем. Его участникам были представлены данные, свидетельствующие о том, что в Израиле постоянно растет численность группы, самоидентификация которой носит подчеркнуто нееврейский характер. Ее маргинальная (но уже многотысячная) подгруппа проявляет выраженную склонность к антисемитизму, требует «признанных прав национального меньшинства» для русских в Израиле, вынашивает идеи создания политических партий «на славянской основе» и т.п.

Во многих случаях эта модель подчеркнуто нееврейской самоидентификации передается второму поколению. Было бы смешно рассчитывать на иной результат, исходя из более чем скромных возможностей израильской светской школы. Не умея найти глубоких обоснований еврейской самоидентификации урожденных израильтян, она тем более не может передать свое видение еврейства и Израиля тем, кто изначально к нему равнодушен.

Признаки поверхностной «израилизации» зачастую скрывают отмеченную проблему от внешнего взора, но это отнюдь не снимает ее остроты — и неизбежных долгосрочных последствий. Но кто желает думать о них? Подобно кризису водных ресурсов, который был осознан нашим правительством только тогда, когда гидрохозяйству страны уже был причинен невосполнимый ущерб и оно оказалось на грани полного краха, вакуум еврейской самоидентификации сотен тысяч израильтян ударит по фундаментальным устоям Государства Израиль — и лишь тогда на него обратят наконец внимание.

Старые язвы

Отношение всех без исключения «русских» партий и депутатов к этой проблеме является поистине преступным. В тех случаях, когда оно мотивировано «идеологически», спорить с ним невозможно. Даже если под «идеологией» в данном случае подразумевается недвусмысленная готовность оплачивать собственные политические амбиции кардинальными интересами еврейского народа, его единством и жизнеспособностью, ей по определению противопоставить нечего. Это не снимает ответственности с представителей «Демократического выбора», мадам Ландвер и господина Брайловского, но выводит их за рамки содержательного спора.

Дело обстоит иначе с ИБА и НДИ, настаивающими на своей приверженности еврейским национальным интересам. Осознавая значение иудаизма в качестве наиболее прочной основы исторического еврейства, лидеры этих партий не могут не понимать, чем чревата сегодняшняя ситуация в Израиле. Тем большей является их реальная ответственность за срыв предпринимаемых в последнее время попыток изменить Закон о возвращении.

Натан Щаранский, который был два с половиной года назад первым из «русских» политиков, осмелившимся затронуть эту больную тему, фактически отказался к настоящему времени от заявленной им позиции. Именно он опротестовал на этой неделе решение министерской комиссии по законопроекту Михаэля Кляйнера и добился его ревизии на пленарном заседании правительства. Если Щаранский не хочет, чтобы это служило поводом для нелепых и тенденциозных комментариев, ему нужно найти убедительные аргументы в пользу проявленной им готовности защищать Закон о возвращении в его нынешней гиперабсурдной версии.

Таких аргументов нет. То, что доля прибывающих в Израиль на основании «пункта о внуках» относительно не велика, отражает сегодняшнее состояние проблемы, но не учитывает однозначной тенденции к постоянному увеличению указанной группы. К тому же, имея некоторое представление о происходящем в обсуждаемой области, я просто не верю данным, согласно которым эта группа (внуки евреев, их нееврейские супруги и дети) составляет всего 6 процентов от общего числа прибывающих в Израиль на основании Закона о возвращении.

У тех, кто поставляет Щаранскому, как председателю межминистерской комиссии по вопросам алии, абсорбции и еврейской диаспоры, подобные данные, может быть миллион причин для того, чтобы с помощью статистических ухищрений исказить реальную картину происходящего. Показательно, однако, уже и то, что совсем недавно в том же контексте говорилось о «всего двух процентах».

Далее, Щаранский, Эдельштейн и другие представители ИБА указывают на опасность, связанную с интересами леворадикальных кругов, которые стремятся к полной отмене Закона о возвращении. Признавая реальное наличие такой заинтересованности у ряда политиков, выступающих за последовательную десионизацию Израиля, нужно, однако, заметить, что связанная с этим опасность явно преувеличена.

Во всяком случае, у «русских» партий в союзе с религиозными фракциями и Ликудом имеется сегодня возможность провести необходимое изменение Закона о возвращении в самом безопасном варианте. Более того, было бы можно придать этому закону статус конституционной нормы, объявив его Основным — и дополнительно защитив тем самым от посягательств антисионистов.

Представители НДИ вовсе обходятся в данной связи без сколько-нибудь содержательных аргументов. В лучшем случае от них можно услышать, что «сейчас не время» для подобных реформ. Но в Израиле для всего — «не время», пока та или иная проблема не застит нам горизонт черной тенью немедленной и смертельной опасности. Авигдор Либерман, пришедший в министерство национальной инфраструктуры в тот момент, когда кризис израильского гидрохозяйства достиг указанного состояния, мог бы проявить в отношении Закона о возвращении нужную дальновидность.

На фоне отмеченной здесь беспринципности положительного выделения заслуживает Ципи Ливни (Ликуд), присоединившаяся к представителям религиозных партий, голосовавшим на заседании правительства 30 июня за поправку Михаэля Кляйнера. Высказавшись за скорейшую отмену «пункта о внуках», она заявила, что массовая эмиграция неевреев в Израиль угрожает еврейскому характеру государства и усиливает позицию тех, кто добивается его десионизации под лозунгом «государства всех граждан». Что же до представителей ИБА и НДИ, то они в очередной раз подтвердили гипотезу о неизлечимых язвах секторальной политики.

Лишь бы стрелки перевести

Обе партии, пасуя перед давно назревшей необходимостью изменить Закон о возвращении, охотно ссылаются на Сохнут и Бюро по связям («Натив»), которые, дескать, и повинны в том, что этот закон используется «неподобающим образом».

Сохнут переводит стрелки на «Натив»: «Ведь это они выдают эмиграционные визы, а мы всего лишь обеспечиваем доставку в Израиль утвержденных их консулами репатриантов». У «Натива» столь же убедительные аргументы: «Мы работаем на основании Закона о возвращении, и если координаторы Сохнута приводят нам таких кандидатов, то мы не можем им отказать по своему произволу».

Кто прав? Правы — и не правы — все. Схема деятельности израильских и еврейских организаций на территории СНГ давно требует изменения, даже безотносительно к Закону о возвращении. Речь идет о свертывании проектов, направленных на искусственную стимуляцию алии, при одновременном переносе усилий в сферу еврейского образования и строительства общинной жизни. Это не может не привести к значительному сокращению числа действующих в СНГ представителей обеих организаций. Соответственно, и Сохнут, и «Натив» кровно заинтересованы в сохранении нынешней ситуации по вполне очевидным ведомственным причиным.

Ссылки на букву Закона о возвращении служат им при этом удобным прикрытием. Само по себе изменение этого закона (отмена «пункта о внуках», делающего потомков евреев в третьем поколении самостоятельными носителями права на репатриацию — вместе с их нееврейскими семьями) не решит всех затронутых здесь проблем, но будет иметь исключительно важное значение. Фактом этой поправки Государство Израиль произведет необходимую в данной области смену ориентиров, после чего будет можно решительно перекроить схему деятельности Сохнута и «Натива» на территории СНГ.

Добиться подобного результата, уговаривая руководителей и чиновников Сохнута умерить свой миссионерский пыл, угрожающий Государству Израиль реальной потерей еврейского облика, в принципе невозможно. Замминистра абсорбции Юлий Эдельштейн, чаще других выступающий с увещеваниями подобного рода, должен знать, что это не поможет ему сохранить хорошую мину при плохой игре.

Для изменения сложившейся ситуации необходимо внятное политическое решение, местом принятия которого в Израиле является кнессет. Уклоняясь по популистским причинам от выполнения своего долга, политики не могут всерьез апеллировать к чувству национальной ответственности рядового сотрудника Сохнута, хлебная должность которого является функцией эмиграционного вала.

Другая карьера Бронфмана

Заявления Романа Бронфмана все чаще выходят за рамки того, что даже политиками леворадикального толка определяется как крайняя черта допустимого. В еврейском парламентском спектре эту границу определяет де-факто Йоси Сарид: без претензий на то, чтобы его вчерашние обязательства имели хоть какую-то силу сегодня (например, былая позиция МЕРЕЦа против раздела Иерусалима), и, как следствие, с постоянным смещением ориентиров все дальше и дальше влево, но все-таки — определяет. Что же до Бронфмана, который аттестовался недавно представителем левоцентристских кругов, то он в последнее время этой границей нарочито манкирует.

Самым заметным примером подобного рода стало его заявление в поддержку отказа от несения воинской службы на территориях, где ЦАХАЛ пытается подавить созданную Арафатом инфраструктуру террора. Выступив с этим заявлением на антиправительственной демонстрации в Тель-Авиве, Бронфман поверг в растерянность ее организаторов и вызвал бурное негодование Сарида, который указал ему тогда на недопустимость выдвижения столь одиозных лозунгов с общей оппозиционной трибуны.

Вслед за тем имело место еще несколько инцидентов, окончательно определивших место Романа Бронфмана на самом крайнем фланге левого лагеря. Последнием примером подобного рода стала его реакция на решение кнессета, запрещающее Ахмеду Тиби посещение контролируемых территорий, где тот неоднократно выступал с подстрекательскими заявлениями, обращаясь к главарям палестинского террора.

Эта примечательная и абсолютно необъяснимая для большинства наблюдателей эволюция бывшего «центриста» могла бы быть связана с теми значительными средствами, которые были выделены ему Евросоюзом в 1999 году. Однако внешняя убедительность такой оценки не отменяет заложенных в ней противоречий: Генеральный Директорат ЕС выделял Бронфману деньги на то, чтобы тот воздействовал на электоральные предпочтения русскоязычных израильтян, тогда как сегодня, по мере своей эволюции влево, он все дальше уходит от «русской улицы», теряя на ней последних сторонников. Сам Бронфман признал в недавнем интервью газете «Гаарец», что эта динамика внушает серьезные опасения Алексу Цинкеру, связавшему с ним свою политическую судьбу.

Расценивая всю клиентелу Евросоюза в Израиле как агентуру влияния, следует, однако, воздерживаться в этой связи от чрезмерного упрощения. Пример взвешенного отношения к проблемам подобного рода нам подает бывший глава Мосада Исер Харэль в своей книге «Советский шпионаж: коммунизм в Израиле».

Задаваясь вопросом о том, был ли Моше Снэ советским агентом, Харэль считает нужным отметить несуразность данного предположения. По его мнению, в качестве начальника штаба «Хаганы» и одного из тех, кто расценивался в середине 40-х годов как возможный преемник Бен-Гуриона, Снэ представлял значительно большую ценность для советской разведки, чем в роли открытого пропагандиста Кремля, избранной им в 1947 году.

Последующий путь Моше Снэ — присоединение к Объединенной рабочей партии (МАПАМ) в 1948 году, поддержка антисемитских Пражских процессов (1953), связанный с этим уход из МАПАМ и вступление в компартию (1954) — вел на глухие задворки израильской политики. Меир Яари и Яаков Хазан, легендарные лидеры МАПАМ, объясняли произошедшее тем, что Снэ изначально внедрился в сионистское руководство по заданию советской разведки.

Свою убежденность они основывали на том, что, будучи в начале Второй мировой войны офицером польской армии, Снэ попал в плен на восточном фронте и вместе с другими польскими офицерами, которых ждала впоследствии страшная участь, оказался в лагере НКВД. В 1940 году ему удалось выбраться на свободу — и приехать в Эрец-Исраэль.

После спровоцированного им раскола в МАПАМ Яари и Хазан утверждали, что, находясь в плену, Снэ был завербован советской разведкой. Исер Харэль, основываясь на тех же данных, судил иначе: ведь если НКВД внедрил своего агента в высшее сионистское руководство, то зачем Кремлю превращать его в идеологического аутсайдера? И хотя сравнение здесь носит очень условный характер уже потому, что, в отличие от Бронфмана, Моше Снэ являлся незаурядной личностью и заметной — в пике своей карьеры — политической фигурой, логика бывшего руководителя Мосада может помочь нам в понимании некоторых актуальных процессов.

Попросту говоря, предположение о том, что Бронфман намеренно эпатирует «русский» электорат в Израиле по заданию Евросоюза, следует считать малоубедительным. Получение 400 тысяч евро от этой организации является существенным фактом его биографии, но не может служить ключом к пониманию тех шагов, которые предпринимаются им в последнее время.

Здесь гораздо большим весом обладают суждения тех журналистов ивритской и русскоязычной прессы, которые полагают, что, оставив всякую надежду на возвращение в кнессет с помощью «русских» голосов, Бронфман пытается теперь создать себе имя в левоэкстремистских кругах. Таким образом, речь в его случае идет не о продолжении старой карьеры, начатой когда-то в хайфском муниципалитете, сиречь в недрах истеблишмента, а о карьере принципиально новой — с совершенно иной резонансной направленностью.

Во всяком случае, ни ИБА, ни НДИ не рассматривают сегодня Бронфмана как возможного конкурента в борьбе за «русские» голоса. Кого бы ни представлял в настоящее время этот господин — «узников совести», отбывающих смехотворное наказание в военной тюрьме в Атлите, поклонников Ахмеда Тиби, итальянских постмодернистов или участников состоявшегося недавно парада сексуальных меньшинств, — общину выходцев из бывшего СССР он (в подлежащем учету электоральном аспекте) очевидно не представляет.

Но если Бронфман давно уже не является сколько-нибудь ощутимым фактором в «русской» общине, то в отношении русскоязычной прессы он проявляет недюжинную активность. В Израиле нет другого политика, который мог бы сравняться с ним по числу адресованных газетам угроз судебного иска и требовательных звонков в начальствующие инстанции. В конце концов эта тактика может сделать господина Бронфмана фигурой неприкасаемой. Вряд ли от подобного развития событий выиграет израильская демократия, которая обоснованно видит в свободе слова одну из важнейших своих характеристик.