Нацистская генеалогия палестинского национального движения отрицается или замалчивается левой израильской пропагандой. В лучшем случае она удостаивается снисходительных объяснений, сводящихся к тому, что в условиях политического конфликта с Великобританией и евреями для палестинских арабов было более чем естественно сделать ставку на Гитлера, руководствуясь известным принципом: "Враг моего врага – мой друг".

Как правило, сатанинский характер гитлеризма заставляет нас осуждать такое партнерство самым решительным образом, однако в отношении палестинцев неизменно делается исключение. Им легко прощается то, что их лидер в 30-е и 40-е годы иерусалимский муфтий Хадж-Амин эль-Хусейни принимал непосредственное участие в формировании боснийских батальонов СС и активно подталкивал Гитлера к скорейшему уничтожению евреев Европы.

Переписка муфтия с фюрером и сохранившиеся протоколы личной встречи между ними, состоявшейся 28 ноября 1941 года в Берлине, незадолго до знаменитой Ванзейской конференции, не оставляют сомнения в том, что палестинский лидер был не просто пособником, а одним из главных инициаторов гитлеровского геноцида. К моменту берлинской встречи с вождем Третьего рейха в политическом активе Хадж-Амина эль-Хусейни уже числилась организация прогерманского восстания и еврейских погромов в Ираке в июне 1941 года, но это было только начало долгого, плодотворного сотрудничества между муфтием и нацистами.

Берлин оставался главной базой палестинского лидера до окончания войны. Муфтий регулярно выступал с лекциями перед различными нацистскими чинами, наставляя их во всем, что касалось "окончательного решения еврейского вопроса". В дополнение к формировавшимся на Балканах мусульманским батальонам СС Хадж-Амин эль-Хусейни предложил создать под эгидой вермахта многотысячный Арабский легион. Он настаивал на бомбардировке Тель-Авива самолетами Люфтваффе, требовал высадить в Палестине немецких парашютистов. Только исключительное военное напряжение на Восточном фронте не дало нацистам возможности удовлетворить эти скромные пожелания своего палестинского союзника.

Со временем у иерусалимского муфтия появились в Берлине влиятельные конкуренты – столица Третьего рейха стала местом паломничества для арабских вождей. Каждый из них пытался представить себя истинным выразителем политических чаяний своего народа. Тем не менее, Хадж-Амин эль-Хусейни пользовался в Берлине особым влиянием, а в ходе работы на Балканах он стал к тому же личным другом рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера.

Никогда впоследствии иерусалимский муфтий не раскаивался в своих действиях, о чем красноречиво свидетельствуют оставленные им мемуары. "Германия была нашим истинным другом, - настаивал Хадж-Амин эль-Хусейни уже в послевоенные годы. - В прошлом она не являлась империалистической державой и не причиняла зла ни одной мусульманской стране. Я по-прежнему уверен в том, что если бы Германия и ее союзники победили во Второй мировой войне, в Палестине и на всем арабском Востоке от сионистов не осталось бы и следа".

Хадж-Амин эль-Хусейни умер в Бейруте 4 июля 1974 года. К тому времени уже десять лет существовала Организации освобождения Палестины, созданная при его участии в 1964 году – задолго до Шестидневной войны, в результате которой под контролем Израиля оказались Иудея, Самария и Газа. Призванная стать инструментом уничтожения еврейского государства, ООП продолжала дело, начатое самим эль-Хусейни еще в 20-е годы, но в руководстве этой организации соратников муфтия оттеснили молодые лидеры боевых палестинских отрядов ("фидаюн") во главе с Ясером Арафатом. Несмотря на недавние распри, почти все они прибыли в Бейрут на похороны своего учителя и героя.

Имя Хадж-Амина эль-Хусейни не увековечено в названиях палестинских организаций и в память о нем не установлено специальной траурной даты, но вовсе не потому, что ООП отказалась от своего нацистского прошлого. Просто по соображениям политической конъюнктуры новому поколению палестинских лидеров было удобнее оставить в тени свою идеологическую связь с уничтоженным во Второй мировой войне гитлеровским режимом. Но никакими силами нельзя скрыть истинную любовь, и культовое почитание Гитлера палестинцами (включая значительную часть израильских арабов) многократно отмечалось зарубежными социологами.

По их свидетельству, нигде в мире ни одна группа населения не может сравниться с палестинцами по интенсивности своих симпатий к вождям Третьего рейха. "Гитлер" и "Эйхман" давно уже стали у наших соседей распространенными именами. Так называют младенцев, чтобы в сладких звуках детского имени звучала самая сладостная, самая сокровенная национальная мечта. Чтобы она пережила временные невзгоды и когда-нибудь, в подходящий момент, ожила в миллионах сердец и превратилась в реальность.

* * *

Во время недавнего кемп-дэвидского саммита мне довелось беседовать на эту тему с двумя своими коллегами. Ведущий арабист газеты "Гаарец" Дани Рубинштейн и израильский корреспондент одного из наиболее влиятельных арабских изданий дружно уверяли меня в том, что пронацистская позиция муфтия была локальным, эпизодическим явлением в истории палестинского национализма. Рубинштейн ссылался в данной связи на свой собственный опыт:

"Когда двадцать лет назад я впервые обнаружил в книге Василия Гроссмана сравнение Сталина с Гитлером, во мне все перевернулось от возмущения. Ведь я помнил, с каким нетерпением мои родственники, пережившие войну в Галиции, ждали Красную армию! Сталин был для них символом освобождения. Унаследовав от них этот образ в детские годы, я и по прошествии многих лет не допускал мысли о том, что Сталина можно поставить на одну доску с Гитлером. Нет, я не был ни сталинистом, ни социалистом, но такое сравнение меня возмущало. Сегодня я отношусь к нему намного спокойнее и понимаю, что Гроссман во многом был прав".

Для любого народа, продолжал мой собеседник, естественно испытывать симпатии к врагу своего притеснителя. Европейские евреи ждали Красную армию, палестинцы связывали свои надежды с нацизмом, но ни те, ни другие не задумывались над сутью сталинского и гитлеровского режимов. Им было важно лишь то, что один из них несет им свободу. "Где только не было сторонников у Гитлера! – восклицал мой коллега. – Верно, этот исторический эпизод не делает чести палестинцам, но может ли он быть объявлен коренной составляющей их национальной идеологии?"

Атмосфера за нашим столиком в кафе, на первом этаже захолустной гостиницы в Мэриленде, явно накалялась, но мои собеседники, люди мягкие и интеллигентные, были готовы выслушать еретические соображения, не дававшие мне покоя.

Да, желать победы врагу своего врага очень естественно, но далеко не все народы решились связать свою судьбу с нацизмом в годы Второй мировой войны. У турок, к примеру, было немало причин для того, чтобы выступить против России, когда Красная Армия была на грани разгрома в 1941 году, и все-таки они воздержались от этого шага. Были, конечно, страны, сотрудничавшие с Гитлером без всяких угрызений совести, но и они зачастую относились к нацистской идеологии куда критичнее, чем палестинцы. Те же приняли гитлеризм с нескрываемым восторгом, причем именно в силу тех причин, которые заставляли кривить нос даже самых преданных германских союзников.

Сравнение, предложенное Дани Рубинштейном, можно было отвергнуть на основании многих причин, первая из которых – несопоставимость еврейской участи в оккупированной нацистами Европе с благополучной жизнью арабов в британской Палестине. Да, еврейская алия угрожала национальным амбициям палестинцев, но не самому же их существованию! К тому же решающим критерием здесь являются не былые политические симпатии, а их последующие метаморфозы. Убежденных сталинистов среди евреев сегодня не так уж много, тогда как палестинский нацизм по-прежнему процветает.

Однако главным пунктом нашего спора оставался вопрос о том, была ли солидаризация с нацизмом частной позицией Хадж-Амина эль-Хусейни и некоторых других арабских руководителей или массовым, глубоко народным выбором палестинского большинства.

Том Сегев не принадлежит к числу моих естественных союзников в этом споре. Левый журналист и исследователь, превративший полнейшую отстраненность от еврейских эмоций в ультимативный символ своего литературного творчества, он, конечно же, согласился бы с моими оппонентами. Постоянная рубрика Сегева в газете "Гаарец" называется "Катав зар", что можно перевести как "иностранный корреспондент", хотя истинный замысел автора диктует иное прочтение: "Пишущий со стороны" или "Записки постороннего". И все-таки именно его книга обеспечила мне необходимые аргументы в полемике с апологетами палестинской невинности.

* * *

Как и прежние сочинения Тома Сегева, его новый труд "Дни анемонов, или Эрец-Исраэль в годы британского мандата", вышедший в 1999 году, очень скоро снискал известность в качестве интеллектуального бестселлера. Частное историческое исследование, отмеченное печатью тенденциозности (Сегев во многом близок к "новым историкам"), но, безусловно, увлекающее читателя великолепным подбором фактов, персонажей и документов.

Герои Тома Сегева – реальные люди, оставившие после себя мемуары, дневники или письма, ставшие свидетельствами эпохи. "Дни анемонов" изобилуют удивительными цитатами и тонкими авторскими наблюдениями. Некоторые из героев, говорящих со страниц этой книги, широко известны, но большинство впервые предстало перед нами благодаря настойчивому архивному поиску и скрупулезному вниманию к поучительным мелочам, которым отличается Сегев.

Британские чиновники и военные, иностранные дипломаты, еврейские и арабские учителя, киббуцники, светские дамы, подпольщики, безудержные авантюристы любых мастей – подчиненная строгому авторскому замыслу, их разноголосица становится удивительно красноречивой и представляет нам многоплановую картину общественной жизни в Эрец-Исраэль времен британского мандата.

Одним из главных персонажей книги является Халиль Схахини – арабский педагог, националист и американофил, оставивший после себя дневниковые записи, которые он вел на протяжении многих лет. В приведенном ниже отрывке упоминаются также Хильда Вильсон (английская учительница в арабской школе Бир-Зейта) и Френсис Ньютон (жившая в Хайфе англичанка, хозяйка известного салона и яростная поборница палестинского национализма). Итак, британская Палестина середины 30-х годов, свидетельство Постороннего:

"До переезда в Катамон семья Халиля Схахини проживала в Немецкой колонии в Иерусалиме, и старшие дочери инспектора учились в расположенной там школе. С приходом нацистов к власти в Германии в этом учебном заведении утвердились новые нравы. В иерусалимскую ячейку гитлерюгенд принимали только детей немецкого происхождения, но петь "Дойчланд, Дойчланд юбер алес" и нацистские гимны приходилось всем ученикам. Сам же Схахини, считавший себя человеком прогрессивным и, конечно же, истинным гуманистом, поверил, что Германия ослабит англичан и освободит Палестину от евреев. Да, он поддерживал нацистов, и об этом свидетельствуют многие записи в его дневнике.

Схахини писал, что Гитлер открыл глаза всему миру: прежде люди боялись евреев, приписывали им безграничное могущество, но теперь Германия доказала, что еврейское ружье не заряжено. Немцы первыми осмелились обличить евреев. Прежде было две нации, которые водили за нос все остальное человечество: евреи и англичане. Гитлер поставил на место евреев, Муссолини – Британскую империю.

Когда до Палестины донеслась весть о том, что большинство жителей Саарской области во Франции проголосовало на референдуме за ее присоединение к нацистской Германии, Схахини устроил праздник. Для него это было столь же важно, как победа клана Хусейни на выборах в иерусалимский муниципалитет. Оба события слились для него в ощущение единой, общей победы.

Френсис Ньютон снабжала нацистскую прессу материалами о притеснении арабов в Палестине, и это тревожило британскую разведку. У разведывательных структур Еврейского агентства были свои заботы: они полагали, что арабское восстание в Эрец-Исраэль инспирировано иностранными спецслужбами – французами, итальянцами или нацистской Германией.

Будь это так на самом деле, Халиль Схахини был бы только рад, но на пятидесятый день арабской забастовки он записал в своем дневнике: "Пока что мы не получили помощи ни от Италии, ни от Германии. Одни лишь красивые слова". Гитлер говорил тогда, что вместо того, чтобы осуждать Германию за ее политику в отношении евреев, западному общественному мнению следовало бы выступить в защиту арабов Палестины.

Симпатиями к нацистской Германии были охвачены и ученики мисс Вильсон в Бир-Зейте. Когда на одном из занятий она стала рассказывать им о Бенджамине Дизраэли и его книге "Конингсби, или Молодое поколение", школьники возмутились: "Но ведь он же еврей!". Мисс Вильсон была готова к такой реакции, и, в соответствии с заранее намеченным планом, попыталась поставить своих учеников перед вопросом о том, кого следует считать великим человеком. Не того ли, кто более остальных сумел повлиять на своих современников? "Адольф Гитлер!", - ответило ей на это большинство учеников".

* * *

Приведенный отрывок ясно дает понять, сколь представительной была позиция Хадж-Амина эль-Хусейни в поддержку нацизма, отражавшая настроение палестинского большинства. Эта позиция не изменилась и после того, как стало известно, что Германия осуществляет планомерное уничтожение евреев Европы.

В 1942 году Схахини издевательски отзывался на страницах своего дневника о траурной забастовке, объявленной сионистским руководством, когда стало известно о гибели корабля "Струма", на борту которого находилось 769 еврейских беженцев из Румынии. Погибших он называл захватчиками, настаивая на том, что будь в Палестине арабская власть, она обязательно заминировала бы подступы к портам страны, чтобы всех спасающихся от нацистского геноцида евреев ожидала участь пассажиров "Струмы".

Нет, в сердце Халиля Схахини не было ненависти к евреям – он охотно беседовал с некоторыми из них в модном кафе "Пикадили", находившемся в иерусалимском квартале Мамила. Однако, подобно большинству палестинцев, он был готов обречь всех их на гибель в угоду собственным национальным интересам. Схахини разрешал евреям умирать в Палестине, но в праве на жизнь он решительно им отказывал.

В последующие годы палестинцы неоднократно излагали следующую позицию в отношении Катастрофы: арабский мир не несет ответственности за преследование евреев европейскими христианами. Гитлеровский геноцид свершился в Европе, и попытки решить проблему еврейской обездоленности посредством создания сионистского государства на арабском Востоке абсолютно неправомерны. Если европейцы хотят исправить допущенную в отношении евреев несправедливость, то пусть они делают это где угодно, но только не в Палестине.

Наряду с отрицанием Катастрофы, данный тезис поныне является излюбленным полемическим козырем палестинской пропаганды. Примечательно, однако, что он впервые был сформулирован в то самое время, когда Хадж-Амин эль-Хусейни уговаривал Гитлера ускорить ликвидацию европейского еврейства.

Том Сегев приводит в своей книге интересный документ, сохранившийся в личном архиве известного палестинского деятеля Джорджа Антониаса. Это письмо, составленное арабским врачом для передачи через американское консульство президенту Соединенных Штатов. "Все мы сочувствуем евреям и возмущаемся теми бедами, которые обрушились на их голову в христианской Европе, - говорится в данном послании. – Но не ожидаете ли Вы, что мусульмане Палестины проявят в этой связи какой-то беспримерный гуманизм? Что они станут большими христианами, чем сам Иисус? Почему мы должны страдать из-за тех преступлений, которые совершаются против евреев в Германии, Италии, Польше и Румынии?"

Подливая одной рукой масло в огонь Катастрофы европейского еврейства, палестинцы другой рукой писали черновики речей о своей непричастности к этой трагедии. При этом обе руки, обе половины мозга действовали в полной гармонии и во имя единой цели. Даже теперь, по прошествии многих десятилетий, трудно избавиться от ощущения, что в палестинской стратегии ничего не изменилось. Но, подталкиваемые к краю пропасти, мы убеждаем себя в том, что живем в иное время, над которым не властен рок еврейской истории.

"Вести",
10 августа 2000