Исаак Башевис-Зингер

По обычаю ханукальные свечи сперва зажигают дома, а потом уже в синагоге или в училище. Но еврейское религиозное училище, иначе говоря - иешива, в Белгорае было из этого правила исключением, потому что служило домом старому реб Беришу. Он жил там почти постоянно. Там молился, и изучал Мишну, и ел, и там иногда даже спал на лавке, возле печки. Старше его не было человека в городе. Сам он считал, что ему под девяносто, но некоторые жители полагали, что ему уже перевалило за сто. Она даже помнил войну между Россией и Венгрией. По праздникам он навещал рабби Хазкеля из Кужмира и других старейших рабби.

В ту зиму снег валил в Белгорае что ни день. За ночь дома в Замостье заносило по самые крыши, и по утрам жителям приходилось откапывать свои дома. У реб Бериша был собственный ханукальный светильник, который сторож запирал в стол вместе с другими священными предметами - бараньим рогом шофаром, свитком Книги Эстер, витой свечой для Хавдалы, талесом и филактериями. А еще там лежала шкатулка с благовониями и кубок для вина.

В первые ночи на Хануку луны не бывает, но в ту ночь звезды светили так ярко, что снег казался сверкающей россыпью алмазов. Реб Бериш, как положено по Закону, поставил ханукальную лампаду на подоконник, налил в нее масло, заправил фитиль и произнес обычные благословения. Затем он подсел поближе к глиняной печурке. Большинство детей проводили ханукальные вечера дома, но несколько мальчиков пришли в иешиву специально, чтобы послушать реб Бериша. Он был замечательный рассказчик. Рассказывая свои истории, он пек в печке картошку на раскаленных углях.

- Нынче, - говорил он, - стоит выпасть снегу и похолодать, как люди уже кричат: зима, зима... Только это сущие пустяки по сравнению с тем, что за зимы бывали в мое время. Холода стояли такие, что здоровенные дубы разрывало морозом в лесу. Снег заваливал дома выше крыши. Стаи голодных волков подходили по ночам к самой околице, и от их воя людям даже в постели становилось жутко. Лошади ржали в стойлах и со страху готовы были разнести двери конюшни. Собаки заливались бешенным лаем. Белгорай тогда еще был крошечным местечком. Где теперь улица Багдо, тогда только скот пасли.

Но зима, о которой я собираюсь вам рассказать, была самая скверная из всех. Днем было черно почти как ночью. Облака висели темные, как свинец. Выйдет баба из кухни на двор, чтоб помойное ведро вылить, а вода в нем уже превратилась в лед раньше, чем она успела опрокинуть его.

Ну, слушайте дальше. В тот год, как всегда, мужчины произнесли благословения на ханукальные огни, да вдруг, откуда ни возьмись, налетел ветер и задул их. Разом задул, во всех домах, в одно мгновение. Ну, зажгли огни во второй раз. И их снова задуло. В те поры дров у нас было завались и в домах топили жарко. Чтобы не выдувало, щели в окнах затыкали ватой или соломой. Так откуда вдруг взяться ветру? И почему это во всех домах разом? Удивлялись люди. И пошли они к рабби просить совета. И рабби сказал: продолжайте зажигать огни. Самые набожные продолжали зажигать гаснущие свечи всю ночь, до петушиного крика. Да только то, что произошло на первую ханукальную ночь, повторялось и во вторую, и в третью... Нашлись, конечно, маловеры, которые до хрипоты доказывали, что все это вполне естественное явление. Но большинство людей чувствовало, что за всем этим кроется какая-то тайная сила. Да вот только какая? Демон? Черт? Домовой? И почему именно на Хануку?

Страх объял город. Одна старуха сказала, что это не иначе, как к войне или к эпидемии. Папаши и деды в расстройстве позабыли раздать детям ханукальные деньги, и ребята не могли играть в волчок. И впервые за много лет женщины не испекли картофельных лепешек - латкес.

А время шло. И наступила седьмая ханукальная ночь. Все уже давно спали, только рабби сидел у себя в комнате наедине с Талмудом. И вдруг к нему постучали. Все знали, что рабби рано вечером отправляется спать, а после полуночи встает для своих ученых занятий. С вечера чай подавала ему жена, но ночью рабби сам наполнял самовар, раздувал угли и кипятил воду. И так он пил чай и читал до утра.

Услышав стук, рабби поднялся из-за стола и открыл дверь. За дверью стояла старая женщина. Рабби пригласил ее войти. Села она и рассказала рабби, что год назад, как раз перед Ханукой, умерла ее внучка Эльтеле, круглая сирота. Заболела Эльтеле еще летом и доктор не смог ей помочь. Когда прошли осенние праздники, поняла Эльтеле, что конец ее близок, и сказала: "Я знаю, бабушка, что скоро умру. Только хотела бы я дожить до Хануки, чтобы дедушка дал мне ханукальные деньги и я могла бы с другими девочками поиграть в волчок." Не было в Белгорае человека, который не молился бы о выздоровлении Эльтеле. Но она умерла - и всего за день до Хануки. И за целый год, что прошел после ее смерти, ни бабушка, ни дедушка не видели ее во сне. Но в последнюю ночь Эльтеле приснилась бабушке три раза подряд. И сказала Эльтеле: жители Белгорая недостаточно горячо молились о том, чтобы она могла напоследок увидеть зажженной первую ханукальную свечу. И за это она задула разом во всех домах ханукальные огни. Старушка сказала, что увидев Эльтеле во сне впервые она, проснувшись, рассказала свой сон мужу, но тот решил, что уже очень она убивается по умершей внучке и потому ей такое и сниться. Когда Эльтеле во второй раз пришла к незошел на душу Эльтеле. Эльтеле уже собиралась было ответить, но тут старушка проснуласй во сне, бабушка спросила ее, что же следует делать жителям местечка, чтобы покой сниь. И только в третий раз явившись во сне бабушке, девочка ясно сказала, каково ее желание: пусть в последнюю ханукальную ночь все жители Белгорая вместе с рабби и старейшинами придут на ее могилу и там зажгут ханукальные огни. Пусть возьмут с собою детей, едят латкес и пускают волчок на холодном снегу.

Выслушал рабби всю эту историю, задрожал и сказал: "Моя здесь вина. Видно мало я молился за этого ребенка". Попросил он старую женщину подождать, налил ей чаю, а сам углубился в книги, чтобы понять, находится ли просьба покойной девочки в соответствии с еврейским Законом. Но хотя он перерыл все тома в своей библиотеке, никакого похожего случая он там не нашел. И решил он на свой страх и риск, что желание омраченного духа девочки должно быть исполнено. Он только предупредил старушку, что в холодной и ветреной ночи вряд ли огни будут гореть на улице. Однако, если уж дух девочки сумел загасить все свечи в домах, может, у него достаточно силы, чтобы сделать и противоположное. И пообещал рабби старушке молиться об успехе от всего сердца.

Утром рано пришел сторож, и рабби велел ему, взяв деревянный молоток, пройти по всему Белгораю из дома в дом, стуча в ставни, и объявить людям, что они должны сделать. И хотя был праздник, рабби собрал старейшин и приказал им поститься до полуночи, и просить прощения у бессмертной души девочки, и молиться о том, чтобы ночь выдалась безветренная.

А ветрище в тот день дул свирепый. Трубы сносило с крыш. Небо сплошь закрыто было черными тучами. Уж не одни безбожники, а даже самые богобоязненные люди сомневались, что в такую бурную ночь не погаснут зажженные на улице огни. А некоторые подозревали, что старуха просто выдумала свои сны. Другие же полагали, что это демон явился к ней под видом покойной внучки, чтобы посмеяться над верующими и сбить их с истинного пути. Городской лекарь Нисан, который подстригал бороду, а в синагогу ходил только по субботам, назвал старуху лгуньей и предупредил всех, что малыши могут простудиться на кладбище и схватить воспаление легких. Вьюга меж тем становилась с минуты на минуту сильнее. Но внезапно за то время, что люди читали вечернюю молитву, что-то изменилось. Небо очистилось, буран утих, и теплым ветерком потянуло с ближайших полей и лесов. Было уже начало месяца тевет, и молодая луна вышла в окружении мириад звезд.

От изумления неверующие и слова не могли произнести. Лекарь Нисан поклялся рабби, что впредь в жизни не прикоснется ножницами к бороде и станет молиться ежедневно. И на кладбище взяли не только старших детей, но даже и самых маленьких. И зажгли огни, и прочитали над ними благословения, и женщины раздавали всем картофельные лепешки с вареньем, которые они принесли из дома. И детишки играли в волчок на утоптанном морозном снегу.

Золотой свет осиял могилу маленькой девочки - знак того, что душа ее радуется празднованию Хануки. Никогда ни до ни после наше старое кладбище не выглядело так празднично, как в этот, восьмой день Хануки. Все неверующие раскаялись. Прослышали про чудо христиане и признали, что Бог не оставляет евреев.

Назавтра Мендель-писец занес всю эту историю в пергаментную Книгу Общины, да только книга эта потом сгорела во время первого Большого пожара.

- Когда же это было? - спросил кто-то из детей.

Реб Бериш запустил пальцы в бороду, которая некогда была рыжей, потом стала седой, а теперь превратилась в грязно-желтую - от табака, который он нюхал. Немного помедлив, он сказал:

- Да уж не меньше, чем 80 лет назад.

- И ты так все это ясно помнишь?

- Как будто это было вчера.

Лампада реб Бериша начала шипеть и коптить. Помещение иешивы заполнилось тенями. Голой рукой старик вытащил из печки три печеные картофелины, разломил их и предложил детям.

- Тело-то умирает, - сказал он, - а душа направляется к Богу и живет вечно.

- А что же они делают, все эти души, рядом с Богом? - спросил один из мальчиков.

- Восседают они в Раю на золотых стульях, с коронами на головах. А Господь Бог обучает их таинствам Торы.

- Да разве Господь Бог учитель?

- А как же. Бог - учитель, а все души добрые - его ученицы, - сказал реб Бериш.

- А долго этим душам учиться?

- Пока не придет Мессия и не наступит воскресенье из мертвых, - сказал реб Бериш. - Но и тогда Господь продолжит учить их в своей вечной иешиве, потому что таинства Торы выше неба, глубже моря и такая услада, с которой не могут сравниться никакие телесные радости.