Сергей Митрофанов (С.-Петербург)

СЛИХА

Несвоевременные мысли о своевременном процессе
(Заметки на полях)

«...Время молчать и время говорить...»
Коэлет.

Здравствуйте, уважаемый читатель.

Надеюсь, название заметки Вас заинтриговало, и Вы уже горите желанием разобраться во всех хитросплетениях сюжета. Спасибо Вам за желание познакомиться с еще одним взглядом на нашу непростую жизнь. И разговор будет не простой. Я долго шел к нему. Но как-то все не получалось. То времени не хватало все записать и оформить в аккуратную статью, то казалось, что и говорить об этом бесполезно. Но молчание делает нас соучастниками, а слово  — хоть какое-то действие, способное заставить нас остановиться на минуту, посмотреть вокруг, задуматься и идти дальше. Чуть прямее... Чуть честнее...

Сразу хочу оговориться: главным словом моих заметок будет слово «слиха». Мне, действительно, не хотелось бы обидеть ни одного человека, который честно и искренне отдает все силы своей работе и, подобно врачу, верному клятве Гиппократа, совершает свои маленькие подвиги, свои добрые дела. К сожалению, добрыми намерениями все так же (и все туда же) мостится дорога, да и недобрых намерений сегодня достаточно... А между тем «процесс идет, процесс набирает обороты», и, возможно, еще не поздно обговорить некоторые детали.

Не буду мучить недоуменного читателя долгим вступлением: разговор пойдет о нашем повальном увлечении Катастрофой. И вот уже первое «слиха» срывается с уст. Как ни больно кому-то из вас читать эти слова, и тем не менее...

Мы живем в интересное время. Убран железный занавес с границ и с наших уст, мы, кажется, начали свободнее дышать, смелее выбирать дело по душе, увереннее идти к своей цели. Подсократилось количество запретных тем. Но тема Катастрофы все еще оставалась персоной non grata. Поездка Валентины Матвиенко в Стокгольм и ее выступление там открыли новую страницу в отношении России к Катастрофе европейского еврейства в годы Второй Мировой войны. Свое выступление она начала словами:

«Как член Правительства России я рада и горда тем, что сегодня голос моей страны присоединяется к Голосам Мира, осуждающим Холокост, как одну из наиболее чудовищных трагедий уходящего ХХ века...

И то, что первый в новом тысячелетии всемирный форум посвящен урокам Холокоста  — событие знаковое. Почему сегодня, спустя столько лет, столько стран с таким пониманием и единодушием отозвались на призыв Швеции?»

Лично мне показалось знаковым то, что, на самом деле, всемирный форум был не первым, а последним, и не в новом, а в уходящем тысячелетии, все же мы еще не перешагнули его черту. Более пятидесяти лет понадобилось на осознание не только трагичности прошлого, но также того, что и сегодня мир не столь уж далеко от него ушел.

Позволю себе еще одну цитату из выступления Валентины Матвиенко: «Самим фактом своего присутствия на конференции среди других стран цивилизованного мира Россия демонстрирует, что многолетняя стена умолчания Холокоста в нашей стране разрушена. А это  — одно из ощутимых свидетельств того, что Россия сделала свой исторический выбор  — выбор демократического пути развития, движения к открытому гражданскому обществу, что отныне государственная политика в России, в том числе в таких сферах социальной жизни, как образование и культура, входит в общий ряд политики цивилизованных стран, для которых катастрофа Холокоста воспринимается как общечеловеческая, а не только национальная трагедия. Трагедия, унесшая более 6 миллионов евреев в мире, из которых 3 миллиона проживали на территории бывшего Советского Союза. Трагедия, превратившая в преступников не только нацистов, усеявших землю лагерями смерти, но и тех, кто стал молчаливыми или открытыми соучастниками поразившей людей разных национальностей и убеждений социальной болезни расчеловечивания  — своего рода человекофобии».

Все верно, все правильно. И слава Б-гу, что произошло, наконец признание, пусть запоздалое, того, что во всем мире называют Холокост или Шоа.

Несомненно, происшедшее стало возможно не только благодаря серьезным изменениям в жизни России, но и благодаря трудам тех, кто уже много лет изучал, пропагандировал эту тему, не давая общественному мнению окончательно забыться в сладкой полудреме. Активно и много работал московский центр «Холокост» во главе с Аллой Гербер и Ильей Альтманом, трудились правозащитные организации, появились первые учителя в институтах и университетах, предложившие своим студентам изучать эту непростую тему. Мне посчастливилось общаться с людьми, которые работают над этой темой не один год: с С. Шпагиным из Ростова-на-Дону, И. Лапиной, преподавателем РГПУ им. Герцена, А. Капиловым из Минска, А. Подольским из Днепропетровска, Р. Пушите из Вильнюса, Р. Капланом из Москвы. Немало сделал для «озвучивания» этой темы в России академик А. Асмолов. И еще очень многие, о ком знает каждый, занимающийся историей Катастрофы. Появились первые мемориальные залы  — в Москве, в Санкт-Петербурге, Ярославле... Постепенно подключились школы и внешкольные организации. Получилось как всегда: общество уже говорило о событии, обсуждало его, передавало подрастающему поколению, а тут и государственные структуры прозрели. Тем более, что теперь время такое, новое, надо соответствовать!

Отступление первое

Совсем недавно в лексиконе нашей политической элиты, сначала неуверенно и тихо, а потом все чаще и громче зазвучало непривычное слуху обывателя новое слово  — толерантность. На первых порах наше ухо, столь внимательное и восприимчивое к новым словам и оборотам, постоянно выделяло это непривычное слово, с подозрительностью прислушивалось к его мелодичному звучанию. А слово звучало все чаще и чаще. Количество ситуаций, в которых оно применялось, все возрастало: на саммите высоких персон нашлось для него место; на политическом совете брякнули пару раз; с трибун столичных и губернских городов оно уже звучало непрестанно и завоевывало все новые и новые высоты. Чиновники рангом пониже не пропускают выступления, чтобы не похвастаться перед аудиторией своим пониманием «текущего момента». Редко кто не украсит свои размышления глубокомысленным кружевом витиеватых фраз вокруг да около толерантности. Мы постепенно привыкали к этому слову. А там, где появляется привычка, редко встречается понимание.

Вот уже и в обиходной речи оно стало попадаться. Нет-нет, да и услышишь менторское: «Толерантнее надо быть, товарищ». Бывает, разойдешься в полемическом задоре, идеями начнешь сыпать, предложения предлагать, а тебе: «Вы за окно-то посмотрите, у нас сейчас что на дворе? А? Не знаете?! Эпоха толерантности. А вы тут что устроили? Эх, вы!..» И замолкаешь, и идешь по мрачным улицам уставшего города, и думаешь: «Ну что же ты, как мог? Прозевал целую эпоху. Уж все в ней живут, а ты все по старинке норовишь». Это  — поверхностный взгляд на проблему, первое, обывательское приближение к ней.

(«Эра толерантности», из раннего.)

В общем, наступило время, когда о Катастрофе уже нельзя было не говорить. И Россия сделала свой шаг. «Вот и славно,  — подумает читатель,  — а в чем, собственно, проблемы? Ну, чиновники будут медленно разворачиваться в новом направлении, да еще, может, найдутся такие, кто попытается процесс притормозить  — так это ж нормальное явление!»

Конечно, но я не об этом.

Собственно, теперь, когда все так хорошо, только и начинаются проблемы. Хорошо биться в стену  — цель ясна и методы просты, хорошо сражаться с врагами  — там тоже все ясно. А вот дали свободу, и что с ней делать?

Отступление второе

Как-то зимой задержался я в музее, созданном бывшими узниками гетто и концлагерей. Славный небольшой мемориальный зал, возглавляет его П. М. Рубинчик. Музей открыт при благотворительном центре «Ева», президент П. Ф. Менделевич. Забежали в музей две школьницы: узнали про кружки, которых в центре много, вот и пошли смотреть. Увидели стенды. Заинтересовались. Вопросы стали задавать. Рассказал о Германии 30-х, к войне перехожу, про гетто, концлагеря рассказываю. Про условия жизни... Одна из них в недоумении: какие опыты, какие газовые камеры, какие рвы? Она не в ужасе, она в шоке, поскольку не имела ни малейшего представления ни о чем, считая войну лишь перестрелкой между солдатами, танками и самолетами!!! Девушка учится в десятом классе еврейской школы!

Итак, первая проблема: историю Катастрофы  — каждому еврейскому ребенку. Законно? Несомненно. Уж если шведское правительство смогло каждой семье вручить книгу по истории Холокоста, нам и Б-г велел. И указов ждать не надо; еврейские школы достаточно автономны в выборе дополнительной части программы и могут себе позволить такую «роскошь», как серьезное преподавание истории Шоа. И такой опыт в России уже есть. Учитель истории санкт-петербургской школы «Мигдаль Ор» К. М. Плоткин не просто преподает историю, но и занимается краеведческой работой. Согласитесь, что Холокост на Северо-западе  — тема не самая изученная.

В еврейских школах нам работы будет хватать. Прежде всего следует отметить проблему самоидентификации наших детей. Чем старше ученик из ассимилированной семьи, чем позже он приступил к изучению традиций и истории еврейского народа, тем труднее ему бывает пережить раздвоение между стандартными взглядами российского общества на социально-политические процессы и теми сведениями, о которых ни он, ни его семья не имели ни малейшего представления до поступления в еврейское учебное заведение. Прибавим к этому сложившиеся стереотипы российской ментальности, не всегда корректное вещание наших средств массовой информации и юношеский максимализм. В итоге получим целый набор серьезных противоречий, с которым должны разбираться учителя и ученики еврейской школы.

Вот почему на уроках истории в наших классах не должна допускаться апологетика одной национальности, одного государства, одной религии, что нередко позволяют себе национальные или специализированные школы. Только предельно честный и откровенный разговор о самых острых проблемах каждого народа позволяет сохранять доверие учеников и их родителей к школе, к образовательному процессу, помогает укреплять самоидентификационные процессы в еврейских семьях, не разрушая и не ущемляя самосознания людей, идентифицирующих себя с другими национальностями.

Очень помогает обучению творческая деятельность учеников, работа с документами, встречи с ветеранами, знакомство с биографией членов своей семьи. Формы работы знакомы до боли, но ведь это не уменьшает их эффективности.

Кстати, новые изыскания есть в благотворительной организации «Хэсэд Авраам», много занимается исследованием истории Шоа А. Френкель. Но это все-таки другая история, не школьная. К сожалению.

Отступление третье

Весной 2000 мы с Павлом Марковичем Рубинчиком обзванивали еврейские школы, приглашали в музей Катастрофы, предлагали экскурсионное обслуживание, раздаточный материал. Все нас внимательно выслушали, согласились с нашими предложениями и... никто не пришел. Ни 9 мая поздравить стариков, ни к дню памяти Шоа...

Что-то мешает внимательно, серьезно и профессионально заниматься историей Шоа именно в еврейских школах. Может, времени недостаточно? Или профессионалы перевелись? Вроде, нет. Тогда что же? На встрече евреев-ветеранов Великой Отечественной войны я сказал: «То, что произошло шестьдесят лет назад, мы называем Холокостом или Шоа, то, что происходит сейчас с нашими детьми, я называю катастрофой». В кулуарах выяснилось, что некоторые бывшие фронтовики своим внукам не рассказывают о пережитом, а на встречи со школьниками ходят регулярно. А ведь самая надежная передача человеческой памяти изустная, лицом к лицу, от отца к сыну...

Или другая проблема:

В июне мне посчастливилось быть на семинаре в Бресте. Начало семинара  — 22 июня! Интересные люди приехали, творческие, знающие, всю душу отдающие своей работе. Многому мы друг у друга поучились. Есть интересный опыт работы с художественными образами, литературными, поэтическими произведениями узников гетто и концлагерей, использование материалов Шоа в преподавании общечеловеческих, гуманистических идей. И на английском языке можно предложить детям такие тексты, чтобы они через душу шли, и смысл в переводе появлялся; английских-то изданий об истории Катастрофы  — море. Выступала женщина-логопед, которая, беседуя с детьми, затрагивает и такие сложные темы, как любовь и уважение к человеку, непричинение боли другому. Ирит Абрамски показала, как на примере одной—двух фотографий можно провести целый урок, на котором не останется ни одного «спящего» ученика. Илья Альтман представил методические разработки к преподаванию истории Шоа...

А мне вдруг страшно стало. И опять, сначала извинюсь перед теми, кто все это делает профессионально и от чистого сердца; слиха, разговор не о вас. Представьте картину: вернулся директор школы с подобного семинара, построил весь свой педколлектив и дал ориентировку  — с завтрашнего дня на пении поем, на литературе  — учим стихи, на математике задачи решаем, на русском диктанты пишем... тема у всех одна  — Холокост. И пойдут учителя по кабинетам... И споют... И спляшут... Знакомая картина? Вот и мне показалось.

Отступление четвертое

Запомнился разговор с одним из таких горе-руководителей. Говорили о воспитании, о музеях, о планах. У нас теперь есть куда сходить, экспозиции посмотреть о войне; и в Москве, и в Питере. Делюсь новостями: вот, еще музей откроется скоро, надо сходить. А в ответ странная фраза: «Ну уж моей ноги там не будет. И школьников не поведу!». Спрашиваю про причины: может, экспозиция слабовата, может, с эстетикой плохо? «Да нет,  — отвечает,  — просто его строят конкуренты, нам к ним нельзя ходить».

Ладно, с еврейским образованием понемногу разберемся. Может, не так все плохо. Наляжем всем миром, сформулируем и все у нас получится.

А тут как раз новая напасть. Тесно нам стало в еврейском образовании. Хотим до боли суставной пойти в народ, к россиянам. Хорошая идея. Россияне мало знают о Катастрофе. Но опять извинюсь, слиха. Конечно, надо. Я к этой идее отношусь с пониманием и уважением. Только вопросы есть.

Первое. Если своих, еврейских, детей не научили, то время ли бросать все силы на новые рубежи?

Второе. Где гарантии, что хватит сил и профессионализма научить других?

Третье. А как собираетесь объяснять людям, что время для стирания «белых пятен» на карте российской истории еще не наступило, а вот для изучения истории еврейской  — пришло? А там ведь восприятие другое, и за каждым ребенком семья стоит, не всегда лояльная семья.

...По Майданеку прогуливаются семейные пары с собачками. Место там чудное  — трава, тишина. А вблизи Освенцима торговый центр с развлекательными залами. Это возмутительно. Но у нас на Синявинских высотах до сих пор люди не похоронены. Почти 60 лет. А в Парке Победы так и не смогли выделить территорию под мемориал жертвам Блокады. Сколько массовых захоронений «захоронено» под жилыми застройками? В этих могилах, на этих высотах лежат близкие тех учеников и тех родителей, к которым мы собираемся идти со своей бедой. Еще раз повторю, слиха, есть общечеловеческие ценности и трагедии, о которых мы все знаем. Но боль за своих близких несравненно острее, тем более, что точка так и не поставлена.

Учителей надо готовить! Конечно. Хороших. Честных. Преданных своему делу. Но и это  — процесс длительный и хирургически тонкий. И у тех учителей за спиной немалый жизненный опыт, свое мироощущение, свои трагедии. Когда я заговорил с учителями истории питерских школ о программе изучения Шоа, нашелся человек, сказавший: «Вот еще, про жидов будем рассказывать!» Слиха, дорогие. Не хочу бросать тень на наше учительство, не раз доказавшее свою фантастические способности в тяжелейших условиях учить детей, доходить до каждого, но ведь есть и такие. Что с того, что 100 человек все правильно расскажут, если найдется один,  — один ли?  — который вывернет все наизнанку. Аудитория каждого учителя велика. Он работает не только с детьми в своем классе, слово его отзывается еще много лет в сердцах родителей ученика, их друзей и знакомых, в новых семьях уже повзрослевших учеников.

Отступление пятое

А мне невольно вспоминаются сюжеты августа 1999 года, когда спорили мы, учителя разных национальностей и вероисповеданий, преподающие историю Катастрофы в еврейских и в обычных школах. Спорили о проблемах возникновения антисемитизма, причинах и последствиях Шоа, специфических аспектах истории. Тогда с некоторыми учителям так и не удалось договориться. Были среди них те, кто искренне верил в употребление евреями крови младенцев на Песах, и те, кто склонен искать причины Катастрофы не в общей проблеме нетерпимости или нацистской идеологии, а лишь в поведении и традициях самих же евреев. Каждый еврейский праздник, по их мнению, лишь повод для евреев отметить успешное распятие Иешуа. И история гетто им совсем не интересна; куда жителям гетто тягаться с жителями блокадного Ленинграда! Но ведь никому в голову не приходило усомниться в подлинности массового героизма, проявленного как военными, так и гражданским населением города. Жизнь и подвиг блокадного Ленинграда кровавыми буквами записаны на скрижалях истории! Но почему же узникам гетто следует отказывать в героизме?...

И дело здесь не в том, что такая-то учительница не сильна во всех тонкостях иудаизма. Дело в том, что в качестве учителя истории Катастрофы она принимает новый статус, статус человека со специальным, специфическим, если хотите, знанием. К такому человеку отношение совсем другое. Он знает про «это». Он может объяснить нам все, о чем мы всегда хотели знать, но боялись спросить... И несмотря на это, он продолжает говорить все про то же: про кровь младенцев, про вечную вину евреев перед всеми, про...

И опять извиняюсь и извиняюсь перед десятками тех учителей, которые уже начали работу в государственных общеобразовательных школах Москвы, Санкт-Петербурга и других городов России. Рискнули говорить с детьми на эти непростые темы, вышли на первый план, на линию огня. Разговор не о них.

К сожалению, как правило, любое движение обречено на деградацию в случае массового спонтанного притока неофитов. Похоже, что мы вплотную подошли к этому этапу существования.

Отступление шестое

В Польше, после всего увиденного в Майданеке и Освенциме, мы затронули очень важную тему: что позволяет человеку превращаться в зверя, в садиста-убийцу, готового пойти на любое преступление. На эти размышления нас натолкнула статья из газеты «Тум-балалайка», «Уничтожение бесполезных», в которой рассказывалось о первых опытах использования газовых камер в Германии. Еще до начала мирового пожара в Германии уничтожались таким образом тысячи людей, чья жизнь признавалась бесполезной для рейха. Участники дискуссии были едины в неприятии подобных действий государства. А после непродолжительной паузы прозвучало: «Это, конечно, все верно. Но мы должны признать, что есть люди, которые не должны жить в обществе. Возьмите, например, ”голубых“. Это же отбросы общества. Они  — совершенно опустившиеся люди, ведущие противоестественный образ жизни. Или наркоманы. Сколько от них горя. Их, конечно, можно не убивать, но обязательно изолировать от общества...» Дискуссия затянулась далеко за полночь. Даже зная о том, что подобные взгляды как раз и пропагандировал Адольф Гитлер, молодой человек продолжал настаивать на наличии целого слоя «лишних людей» в обществе. Причем главным аргументом против этих людей был даже не столько вред, который они приносят обществу, сколько агрессивное отношение к их инаковости. Никакого желания попытаться понять, признать за ними право хотя бы на ошибку и исправление этой ошибки.

Этот случай я привел, чтобы показать, как непросто обучать ребят истории Шоа. Ну куда уж больше? Человек все увидел своими глазами, проникся трагедией. Но перенести общие гуманистические идеи с одной проблемы на другую не смог. Непризнание права на инаковость, на свое мнение, на свой путь  — может быть, это и есть тот корень бед, то зло, которое ведет нас к ненависти, презрению и, в конце концов, к убийству человека, пусть даже убийству духовному. Это обсуждение никого не оставило равнодушным и, кажется, многих приблизило к пониманию основополагающих проблем мироустройства. Здесь не звучали проблемы национальностей, здесь не было евреев и русских, не рассматривалось поведение народов-победителей и народов-побежденных, народов хороших и народов плохих, но исследовалась только проблема Человека.

Кстати, чтобы оценить звериную суть нацизма, особенно сегодня, когда фашизм все громче заявляет о себе, полезно вспомнить россиянам и о массовых расстрелах советских граждан, специальных лагерях и крематориях, в которых они уничтожались тысячами. Не все сохранилось до наших дней. То же касается и самих поляков: тысячи были отправлены в концлагеря только за то, что не желали терять человеческого обличья и всеми силами, рискуя жизнью, помогали тем, по кому наносились особенно жестокие удары. Мало кто не знает сегодня о «цыганских эшелонах» и их судьбе. Жаль только, что российская экспозиция в Освенциме ужасно устарела и выглядит совершенно неухоженной...

И здесь мы раскрываем еще один аспект, где наша деятельность может быть максимально полезной. Я говорю о воспитании толерантности. Первые опыты уже есть, и эти опыты обнадеживают. Похоже, что российскому образованию необходимо сформировать такое мироощущение у нового поколения. Причем не в том пошловато-упрощенным смысле, в котором полоскается это слово уже не первый год, а в его истинном значении.

Отступление седьмое

Английское «tolerance»:

1. Терпимость. В оборотах:  — проявлять терпимость;  — искусство требует от нас терпимого отношения ко всем его формам.

Это  — самое распространенное толкование слова. Но что это за терпимость? Та самая, которая позволяет соглашаться с участниками Мюнхенского сговора? Или теми, кто подписал известные договоры 1939 года?..

Жители населенного пункта Освенцим не один год требуют построить торговый центр с барами, игровыми автоматами и залами отдыха. Строительство предполагается в нескольких десятках метров от лагеря. Едва ли не на площади лагеря вам предлагают роскошный обед, чтобы в перерыве между просмотром Освенцима и Биркенау вы могли подкрепиться. Услужливые руководители детских групп еще и дискотеки проводят между траурными церемониями Треблинки и Варшавского гетто. А местное население, проживающее вблизи Майданека, с вожделением смотрит на пустующие поля лагеря и заявляет: «Что ж нам теперь, всю землю под мемориалы отдавать?» При этом две трети лагеря и так не сохранены, и овощи растут на пепле сожженных людей так же, как и более пятидесяти лет назад. Каких же потрясающих высот терпимости мы достигли! А, может, и с антисемитами чуточку толерантнее надо быть?

Но авторы статьи в словаре продолжают раскрывать смысл слова:

2.1. Способность переносить или выдерживать что-либо:  — способность переносить жару.

Очень интересное замечание. Что-то приходится и просто переносить, терпеть, так как избавиться от него все равно невозможно. Согласитесь, слепого соглашательства стало здесь намного меньше! И далее:

2.2. Привычка:  — привычка к лекарству.

3. Финансы: допустимое отклонение от стандартного размера и веса монеты.

4. Техника: допуск, допустимое отклонение.

5. Медицина. Толерантность, выносливость. Предельно допустимое состояние, в котором организм существует и может приспосабливаться без серьезных видимых изменений.

Вот так-то! Терпимость, но ограниченная предельно допустимыми погрешностями. Мерилом допуска, конечно, являемся мы сами, наши моральные пределы. В этом, возможно, и кроется загадка толерантности. Должен ли быть толерантным судья в своем стремлении утвердить правосудие? А учитель  — в своем стремлении научить даже того, кто упирается? Перед нами еще один случай, когда цели всем понятны, все согласны и готовы выполнять задачи, но новая идея никак не приживается, чахнет, замирает на жесткой почве нашей непримиримости в мелочах и бессовестного попустительства «по-крупному».

Не здесь ли хранится тот золотой ключик, которым мы откроем дверь в светлое завтра, где люди смогут слушать и слышать друг друга, научатся по-настоящему любить, и себя, и своих близких, и всех-всех-всех?

Отступление последнее

«Вскоре он прибежал из школы. Взъерошенный, злой и испуганный. По лбу катились капельки пота. Он плакал. ”Отец. Отец, скажи мне, почему люди догадались утыкать все дороги глупыми дорожными знаками, но нигде не встречал я знака «Осторожно! Душа». Они опять взялись врачевать мою душу. Мне больно, отец!“» (Даниил Видов. «Осторожно! Душа»).