Арона Сорского, чья статья открывает этот раздел, не назовешь ученым в том смысле, какой вкладывает в это понятие академическая наука. Принадлежа к строго ортодоксальному лагерю, он озабочен прежде всего проблемами и заботами «харейдим»  — религиозной общины, живущей в строгом соответствии с обычаями, взглядами, принципами и идеологией ашкеназской диаспоры недавнего прошлого. «Прошлого»  — потому что после Второй мировой войны в самих «странах Ашкеназа» харейдим практически не осталось. Зато в Израиле и США существуют многолюдные кварталы, пригороды и даже целые города, заселенные харейдим.

В этой среде принято все интеллектуальные и духовные силы отдавать изучению Торы, в первую очередь Талмуда, точно так же, как Талмуд изучали в средневековых европейских и восточноевропейских ешивах вплоть до начала двадцатого века. Светские науки, в том числе история с ее современным методологическим аппаратом, требованием научной объективности и корректности, не изучаются в ешивах. Это не означает, что харейдистская община лишена ученых. Среди выдающихся историков, принадлежащих к харейдистскому лагерю, есть и знакомый нашему читателю рав Мордехай Броер. Однако Арон Сорский не следует в русле академической науки. Его задача апологетическая: он стремится представить Ш. Р. Гирша борцом с разрушительными тенденциями новейшего времени, похитившими у еврейской религии множество лучших ее сынов. Выкрестами были выдающиеся философы, музыканты, поэты, ученые. Достаточно вспомнить Гейне, Мендельсона-Бартольди, Бергсона, Ройзенштока, а в России  — Мандельштама, Пастернака, наконец, отца Александра Меня. Сваливать ответственность за духовную катастрофу европейского еврейства, предшествовавшую Холокосту, на инспирированный кем-то реформизм и уж тем более на «злокозненность» отдельных еврейских просветителей  — значит, игнорировать грехи и ошибки, которые привели к краху немецкой ортодоксии и замкнули современных харейдим в стенах добровольного гетто. Еврейство в целом оказалось неспособно принять вызов эпохи  — тот вызов, который принял и на которой попытался ответить рав Шимшон Рафаэль Гирш.

Была ли его деятельность успешной? Разумеется, один человек не в силах удержать поток, хлынувший из прорванной плотины. Но «Реальная школа», основанная Гиршем во Франкфурте, стала одним из первых шагов на пути к сети религиозных государственных школ в Израиле, ортодоксальных общеобразовательных еврейских школ в США и других странах диаспоры, к появлению университетских ешив и религиозных университетов, где наука и Тора, правда, так и не слились, но традиционное еврейское знание доказало свою благотворность для наших современников.

Взгляд Арона Сорского ценен тем, что он доносит до нас весть изнутри, из того мира, к которому принадлежал сам Шимшон Рафаэль Гирш. Несмотря на одинаковый цвет одежды, этот мир далеко не однороден. В нем господствует изоляционизм, но вместе с тем довольно сильны либеральные, общенациональные и даже универсалистские устремления.

Для того, чтобы сделать текст доступным для русскоязычного читателя, переводчику пришлось значительно сократить его, сделав менее ригоричным, умерив бесчисленные восхваления и поношения и убрав повторяющиеся апологетические периоды. С другой стороны, пришлось выделить, а иногда и дополнить содержательные моменты, представляющие познавательный интерес. Тем не менее даже в таком, сильно секуляризованном виде статья пытается донести духовную атмосферу наиболее либерального крыла харейдистского общества, чье мировоззрение со времен Шимшона Рафаэля Гирша не претерпело принципиальных изменений.

Арон Сорский

РАВ ШИМШОН РАФАЭЛЬ ГИРШ  —
ПЕДАГОГ И ВОСПИТАТЕЛЬ

Исторический фон

На протяжении всего средневековья правители и народы Европы не выказывали к еврейскому образованию ни малейшего внимания. Образование оставалось внутренним делом каждой еврейской общины, которая могла строить его в соответствии со своими принципами, не стесненная вмешательством извне. Это объясняется тем, что интерес властей к евреям носил в ту эпоху меркантильный характер: в них видели главным образом источник пополнения казны, не придавая никакой ценности их духовной и культурной жизни.

Однако в конце восемнадцатого столетия это положение изменилось. Австрийский император Иосиф II стал первым правителем, заинтересовавшимся содержанием еврейского образования. Девятнадцатого октября 1781 г. император опубликовал свой знаменитый манифест о равенстве, где, в качестве главного условия гражданского равноправия, евреям предписывалось создать начальные и средние школы, которые были названы «нормальными», и название это отражало характер требований императора.

Главное условие эмансипации было принято значительной частью евреев Австрийской империи. Заинтересованность монарха в воспитании еврейской молодежи заставляла верить в приближение времен, когда антисемитизм канет в прошлое. Однако время показало, что оптимизм был преждевременным.

Среди австрийских евреев нашлось немало и таких, кто усомнился в благодетельности монаршей милости. Им не верилось, что государственная опека пойдет еврейскому образованию впрок. Они опасались, что императорский указ искоренит не антисемитизм, а иудаизм.

В марте 1782 года Нафтали Герц Вейзель, ученик Моше Мендельсона, опубликовал циркуляр, озаглавленный «Слово мира и истины». Составленный на иврите и обращенный к евреям, циркуляр выражал уверенность, что указ Иосифа явился поистине даром Провидения, и его следует незамедлительно претворить в жизнь. Однако ортодоксальными раввинами этот призыв был воспринят как нечто неслыханное и противное Торе, иными словами  — р е ф о р м а.  В Вильно гаон Элиягу Виленский распорядился публично сжечь послание Вейзеля. Другой крупнейший авторитет, гаон Давид Тейвель из Лиссы, писал: «Весьма утешился я, прослышав, что в святой общине Вильно, великого града у Господа, испепелили сие писание на стогнах градских». О том же, но с другой стороны, свидетельствуют и записки самого Вейзеля: «Послания приходят из Вильно и Праги: братья наши в слезах обретаются и возглашают пост, ибо вот, пора бедствий для Иегуды». Так было даже в колыбели Гаскалы, Берлине и Кенигсберге, так было и во Франкфурте-на-Майне.

Первый проект общественной школы в духе Вейзеля был опубликован во Франкфурте, в 5553 (1793) г. Учебная программа этой школы, на первый взгляд, не содержала никакой крамолы: помимо Торы в ней предполагалось обучать лишь письму, арифметике и языкам  — немецкому и французскому. Казалось, учебное расписание включает достаточно часов, чтобы преподавание Торы не пострадало ни в малейшей степени. Однако заверения просветителей, демонстрировавших чистоту своих намерений и убеждавших, что новая школа ничем не угрожает традициям и духу общины, не у всех вызывали доверие. Забегая вперед, скажем, что уже ближайшее будущее далеко превзошло самые худшие опасения раввинов.

Внутри общины разгорелась ожесточенная борьба. Некоторые родители решили отдать детей в школу и желали, чтобы занятия в ней начались. В то же время городской раввин, гаон и цадик Пинхас Гуревич, один из выдающихся учеников великого Межеричского Магида, подверг школу отлучению и бойкоту. Другой гаон, рав Иехезкель Ландау из Праги, писал первым лицам майнцской общины, что Вейзель «вероотступник, подкапывающийся под религию и Тору», и требовал покарать его.

Однако основатели новой школы и их сторонники упорно стояли на своем и обратились за поддержкой к майнцскому Сенату. Сенат вынес постановление об отмене херема, наложенного на школу раввином. Это решение было оглашено в синагоге Франкфурта 18 декабря 1793 г.

Среди противников маскилим были люди, предсказывавшие подобный оборот, и они прозорливо возражали против наложения херема, видя в возможном вмешательстве нееврейских властей губительный прецедент. Однако теперь раввинам и главам общины не оставалось ничего иного, как проявлять стойкость. Они отказались отменить бойкот. Два с половиной года продолжалось судебное разбирательство, и девятого мая 1796 г. суд вынес окончательный приговор: решение майнцского Сената было признано законным.

Итак, свершилось: херем, наложенный главным раввином общины, был отменен нееврейским судом. Ворота школы распахнулись для учеников. Однако реформистская школа просуществовала недолго: в ночь на четырнадцатое июня в городских предместьях заговорили пушки. Артиллерия революционной Франции обрушила огонь на еврейское гетто, превратив школу Вейзеля в груду пылающих руин.

Лишь в 1824 г. возобновились разговоры о новой школе. На сей раз ее взяло под свое покровительство международное движение Филантропов, ратовавшее за гуманистическую реформу образования, за стирание национальных, классовых и конфессиональных различий. Раввину Пинхасу Гуревичу довелось пережить открытие школы, на которую он некогда наложил херем, опротестованный городским Сенатом и утвержденный французскими пушками. Но уже через год после этого горестного для него события раввина не стало.

Школа Филантропов с самого начала подвергалась острой критике ортодоксов. Вот что писал о ней в книге «Хлеба благодарения» сын Пинхаса Гуревича и его преемник на посту городского раввина, гаон Цви Гуревич: «За грехи наши великие ныне не только не приучают большинство детей к изучению Мишны и Талмуда, но и к Писанию не приобщают их! Как известно, ежегодно учат лишь три или четыре раздела Торы, и так вырастает поколение, не способное рассказать об Исходе из Египта»  — т. е. ученики просто не успевают дойти до книги Шмот. По словам автора, в этой школе «учителя ничтожны в мудрости Торы и хорошо умеют лишь писать на чужих языках... И все обучение ведется на чужих языках, вплоть то того, что даже те крохи Танаха, которым учат, преподаются по-немецки. До того доходит, что ученики не умеют даже разговаривать на святом языке (иврите)!» Из-за того, что большинство евреев Франкфурта «...воздерживаются от воспитания своих детей в духе Торы», отпала надобность в преподавателях, сведущих в ней, и «если, Боже упаси, так пойдет и дальше, то через какое-то время вообще не останется учителей для детей». О степени религиозности преподавателей реформистской школы рав Цви Гуревич отзывается уничижительно: «Один завалящий Танах на несколько учителей, приучающих детей заниматься без головного убора».

В период господства Наполеона централистские тенденции его режима серьезно осложняли жизнь ортодоксального еврейства Франкфурта. Ортодоксальное ядро общины, чья история уходила в глубь столетий, боролось за ее специфический облик и старинные права. Но атмосфера бонапартизма способствовала усиленной эрозии ортодоксии, одновременно благоприятствуя быстрому росту реформизма.

Характерной особенностью франкфуртской образовательной реформы стала активная поддержка, оказанная ей нееврейскими властями. Они в конце концов и сломили сопротивление ортодоксального еврейства. Дело зашло так далеко, что в 1838 году во Франкфурте было запрещено публичное преподавание Торы. Полиция строго следила за исполнением этого декрета, и изучение Торы продолжалось в условиях, напоминавших подполье. Содействуя окончательной победе реформизма, власти изгнали из города всех меламедов и наложили штраф в пятьдесят гульденов на каждого, кто оказывал поддержку традиционным образовательным учреждениям. Мотивацию репрессивных действий не следует искать в антисемитизме властей, которые шли навстречу пожеланиям реформированной общины. Совет этой общины доносил на подпольные талмуд-торы (винкель-шулен), добиваясь их закрытия.

Духовный избавитель

Пятьдесят лет прошло с тех пор, как в стенах традиционного еврейского образования была проломлена первая брешь. Но когда казалось, что твердыня уже пала, явился избавитель  — рав Шимшон Рафаэль Гирш. К тому времени число франкфуртских евреев, сохранившись верность ортодоксальному иудаизму, драматически сократилось. Педагогическая концепция рава Гирша стала для них спасительной. О нем говорили, что он «отнял копье у египтянина», т. е. вырвал оружие из рук гонителей, чтобы вооружить им гонимых.

До той поры Гаскала завоевывала людские сердца, озаряя их светочем наук. Реформизм притязал на монополию в сфере общего образования. Казалось, что Тора и наука, изучение Талмуда и общеобразовательных предметов несовместимы. Понятно, перед какой нелегкой дилеммой оказывались родители, решая, в какую школу отдать детей, которым предстояло жить в эпоху научно-технического прогресса, когда знания служили залогом успешной профессиональной деятельности в самых привлекательных сферах.

Рав Гирш ликвидировал эту дилемму. Когда в город прибыл новый раввин, главы ортодоксального еврейства завели с ним разговор о строительстве новой синагоги как средстве остановить упадок. Однако при сохранении господствующей тенденции эта синагога могла вскоре оказаться ненужной. Поэтому рав Гирш предложил зайти с другой стороны: «Сперва откроем школу, чтобы воспитать юношество для Торы и заповедей, и тем самым создадим потребность в синагоге». Он сумел найти и привлечь к преподаванию общеобразовательных дисциплин педагогов, чье мировоззрение было проникнуто Торой.

Однако на практике открыть школу оказалось нелегко. Еврейскую общину перед лицом властей представляло к тому времени реформированное большинство, и все прерогативы общинной автономии находились в его руках. Роли переменились, и теперь уже ортодоксальному меньшинству пришлось вести изнурительную борьбу за признание своего права объединяться в отдельные общины и строить свою жизнь в соответствии с собственными принципами.

В 1848 году по Европе прокатилась волна социально-политических и национально-освободительных революций, названная «весной народов». Либеральный дух проник и во Франкфурт. Ортодоксальное еврейство, жаловавшееся на диктат реформированной общины, нашло у либеральных городских властей понимание. Разрешение открыть новую школу  — теперь уже ортодоксальную  — было получено.

Необходимость в этом к тому времени не просто назрела, а была крайне острой. Упадок традиционного образования грозил полным разрывом преемственности. Рав Гирш видел вокруг детей, «лишенных Торы, лишенных наставления, почти не ведающих духа Танаха, детей, изучающих Гемару в силу привычки, без любви, ибо свет Учения не достигал их; юношей, спешащих в высшие учебные заведения, чтобы изучать там классическую философию и историю культуры, в которых еврейскому наследию не нашлось места; еврейских студентов, знакомящихся с «Ветхим Заветом» под руководством христианских богословов и начинавших стыдиться своего еврейства прежде, чем они хоть что-нибудь узнали о нем из его собственных уст».

С начала девятнадцатого века (а в Пруссии даже с 1717 г.) повсюду в Европе вводилось обязательное школьное обучение. Обходить этот закон становилось все сложнее, ибо он не признавал никаких исключений. Еврейские дети выносили из общественных школ совершенное знание языка окружающих народов и получали доступ к европейской культуре  — хотя бы через периодические издания, которые, по мере внедрения всеобщего образования, все шире распространялись в Европе. Но их еврейское образование становилось все более фрагментарным и случайным. Даже если родители желали дать ребенку еврейское образование, сделать это было нелегко. От обязанности посещать государственные школы освобождало лишь официально признанное еврейское учебное заведение, каких было немного. К тому же все подобные школы были похожи на франкфуртских «Филантропов», и над ними явно или неявно тяготел херем. Поэтому ортодоксальные евреи видели меньшее зло в том, чтобы отдавать детей в государственные народные школы, чем в реформистские.

Сложилась парадоксальная ситуация: либеральный дух эпохи, несущий просвещение в массы, приводил к отчуждению еврейского юношества от духовного и культурного наследия предков. Лишенные возможности систематически изучать Тору, еврейские школьники становились «пленными детьми» просвещенной Европы.

Образ действий

Рав Гирш считал, что священное и мирское, «кодеш ва-холь» в равной мере относится к компетенции еврейского учителя, и ценность одного не должна наносить ущерба другому. Более того, он полагал, что изучение наук обогащает понимание Торы, а Тора позволяет лучше разглядеть научную истину.¹ Широко образованный человек, он, разумеется, видел, что многое в европейской науке выстроено на мировоззренческих основах, противоречащих Торе. Такие противоречия, по мнению рава Гирша, в первую очередь указывали на недостаточную «научность» самой науки. Новейшее развитие фундаментальных представлений о мире в значительной мере подтвердило его правоту.

По мнению Гирша, Тора являлась источником философского осмысления научных истин. Благодаря ей научное знание обретало единство, смысл, и начинало играть важную роль в воплощении человеческого предназначения в мире.

Неверно думать, что синтез научного и традиционного образования стал для Гирша вынужденным способом разрешения проблем ортодоксального еврейства. Педагог-практик, он, тем не менее, был чужд расчета в идейных вопросах. Еще в тридцать лет, задолго до прибытия во Франкфурт, в двадцать четвертой главе своей знаменитой книги «Хорев»,² рав Гирш сформулировал свое педагогическое кредо, которому затем неуклонно следовал. «Подобно тому, как святая Тора,  — писал Гирш,  — ставит еврея перед лицом неба и земли и перед лицом истории человечества, дабы он научился в том и другом видеть величие Творца и оценил мизерность потуг человеческого своеволия, так и ты должен распахнуть перед своими детьми врата природы и истории, чтобы они научились видеть предназначение сынов Израиля в мире, научились с любовью и преданностью исполнять его».

На прочной галахической основе Гирш выстраивал, ряд за рядом, широкий взгляд на мир, который не в теории, а на практике следовал великому принципу «Тора ве-дерех эрец», Тора и «пути земные». Человек рожден на земле, и ему суждено следовать земными путями, добывая пропитание, познавая природу и общество, преобразуя и совершенствуя мир. Но земные пути лишь в том случае приведут к благу и истине, если путеводной звездой будет Тора. В одном из своих сочинений Ш. Р. Гирш цитирует высказывание мудрецов: «Всякий, соединяющий имя небес с посторонней вещью, будет искоренен из мира». Истолковывая это высказывание, рав Гирш пишет, что «дерех эрец»  — не посторонняя вещь рядом с «именем небес». Тора в единстве с дерех эрец  — это практическое воплощение концепции единства мира, и, по сути, наиболее точное определение иудаизма.

Рав Гирш не играл в прятки с действительностью. Его убежденность в необходимости широкого образования в эпоху научной революции никогда не шла вразрез с его верностью Торе:

«Если бы святая наша Тора требовала от нас, чтобы мы совершенно отвергли то, что на современном языке называется плодами просвещения и достижениями цивилизации,  — пишет далее Гирш,  — мы бы без колебания сделали это, ибо Тора  — слово Бога, обращенное к нам, и наше доверие к Его слову безгранично».

О его преданности традиции свидетельствует то, что в Никольсбурге (городе, где он был раввином до того, как перебрался во Франкфурт) рав Гирш основал крупную ешиву, очень быстро завоевавшую популярность. Занятия в ней велись согласно принципам, которые Гирш изложил в своих «Письмах с севера» и книге «Хорев»: осмысление и постижение Торы и з н у т р и  нее же самой. Этот принцип издавна присущ еврейской экзегетике.

Ш. Р. Гирш не столько реформировал, сколько углублял принципы еврейского образования, призванного, как и сама Тора, охватывать все грани действительности. А для этого необходимо время от времени приводить образование в соответствие с изменяющимися условиями жизни.

Педагогические воззрения Шимшона Рафаэля Гирша не были изолированы от его философских взглядов, а являлись их частью. В одном из своих полемических писем к реформистам рав Гирш убеждал оппонентов:

«Иудаизм  — не украшение жизни; невозможно быть евреем ”отчасти“, ”в чем-то“. Быть евреем  — это всеобъемлющее человеческое предназначение, которое реализуется везде: в синагоге и на кухне, в поле и в лавке, в конторе и на трибуне, в отцовстве и материнстве, в сыновних и дочерних обязанностях, в послушании и господстве, в человечности и гражданственности, в мыслях и чувствах, в слове и деле, в наслаждении и самоограничении, с иглой, резцом и пером в руке  — во всем, из чего состоит жизнь. Быть евреем означает всю свою жизнь основывать на слове Божьем и во всей ее полноте подчинять Его воле. Поскольку иудаизм охватывает всю жизнь человека и возвещает, как о том недвусмысленно сказано, счастье всего человечества, его невозможно запереть в четырех стенах бет-мидраша, замкнуть вокруг семейного очага. Чем в большей мере еврей является евреем, тем универсальней его взгляды и склонности, и сам он ближе ко всему доброму и прекрасному, открытому и истинному: в искусствах и науках, в культуре и образовании. Он приветствует и воздает хвалу всякому проявлению истины, справедливости, миролюбия, радуется любому проявлению благородства. Более того: он сам торит ко всему этому пути, чтобы исполнить свое предназначение и предназначение иудаизма за новыми горизонтами, которых не достигали отцы его. С искренним усердием он движет прогресс культуры и образования  — при том единственном условии, что прогресс этот будет истинным, то есть не потребует от еврея пожертвовать своим еврейским предназначением, а, наоборот, позволит с небывалой прежде полнотой реализовать его».

Таким образом, широта взглядов Ш. Р. Гирша касалась не только образования. Однако нельзя умолчать о том, что при всем значении взглядов рава Гирша для западного, особенно немецкого, ортодоксального еврейства, они не возобладали в ортодоксальной среде в целом. Уже его ближайший ученик, рав Яков Розенхейм, счел нужным оправдывать своего учителя. Признавая, что де-факто введение Гиршем светских предметов наносило ущерб изучению Торы, Розенхейм объяснял, что это было оправдано духовным опустошением, царившим в Германии, где подобная уступка требованиям времени не могла нанести настоящего вреда. Но в Восточной Европе, где в середине девятнадцатого века еврейские массы еще находились под влиянием ортодоксальных раввинов, рав Гирш, по мнению его ученика, не позволил бы еврейским детям ни на минуту отрывать уста от Торы, действуя в полном согласии с другими выдающимися авторитетами.

Итак, универсализм Гирша с этой точки зрения был не более чем вынужденным компромиссом, извинительным лишь в свете крайнего духовного оскудения немецкого еврейства.

Основание реальной школы

В 1853 году, после всех проволочек, Ш. Р. Гирш смог, наконец, открыть во Франкфурте школу для мальчиков. Она получила официальное название «Реальной школы еврейской религиозной общины с приготовительными классами». Вслед за тем открылась и средняя школа для девочек. Обучение в реальной школе было рассчитано на шесть лет, но им предшествовали три приготовительных класса, где учились дети от шести до девяти лет. Таким образом, ученики реальной школы пребывали в ее стенах от шести до пятнадцати лет.

Программа школы была насыщенной даже для своего времени. Современные гигиенисты едва ли в состоянии вообразить себе учебную нагрузку школьника 13—15 лет, достигающую пятидесяти уроков в неделю! Однако в девятнадцатом веке подобная нагрузка не считалась чем-то из ряда вон выходящим. По воскресеньям и средам занятия в школе продолжались и во второй половине дня, а в четверг заканчивались в семь вечера, что по обычаям того времени считалось поздним временем.

Большое количество учебных часов в старших классах позволяло отводить достаточно времени письменной и устной Торе, не пренебрегая изучением других предметов. Тридцать уроков в неделю отводилось общеобразовательным дисциплинам  — никто не скажет, что этого не достаточно. Десять уроков еженедельно посвящалось изучению Танаха, и десять  — Талмуда, что, в общем, тоже немало. Занимаясь по два часа ежедневно Гемарой и два часа  — письменной Торой и классическими комментариями, мальчики под руководством опытных наставников получали достаточные знания, чтобы, закончив школу, продолжить свое еврейское образование самостоятельно.

Профессиональная подготовка в школе велась с уклоном в финансово-коммерческую деятельность, ибо евреи торгового Франкфурта служили главным образом в банках и торговых домах. Шимшон Рафаэль Гирш был не только основателем школы, но и ее директором, завучем, педагогом, и, как бы теперь сказали, «неформальным лидером», заражавшим окружающих своими идеями. Значение школы рава Гирша далеко превышало масштабы Франкфурта. Ее успех был необычайно важен для еврейского традиционного образования. Благодаря несомненным достижениям школы, она послужила примером для множества других религиозных общеобразовательных школ, открывшихся с тех пор в разных странах, от Израиля до Америки.

В своей школе рав Гирш смог, наконец, воплотить педагогические принципы, дорогие его сердцу. Однако для этого, помимо административных обязанностей, ему приходилось нести колоссальную преподавательскую нагрузку. Причину этого увидеть несложно: педагогов, подобных Гиршу, истинно сведущих в «Торе и мудрости»  — в Торе и науках, галахе и дидактике,  — было чрезвычайно трудно найти  — во всяком случае, до тех пор, пока образовательная реформа рава Гирша не принесла первых плодов...

Открытие реальной школы вызвало неудовольствие «Филантропов». «Франкфуртер журнал» в своем специальном приложении, выпущенном в день торжественного открытия школы (первого апреля 1853 г.), устами «Филантропов» обвинил ее во враждебности культуре. Рав Гирш ответил на это обвинение словами: «Наше возвращение на стезю отцов, великих в мудрости и учении,  — вот причина гнева наших соперников. Но именно этот гнев свидетельствует, что мы попали точно в цель».

Об успешном решении педагогических задач, поставленных равом Гиршем, свидетельствует, в частности, восторженный отзыв гаона Шломо Шпицера, представителя наиболее ортодоксальных кругов, близких к автору «Хатам Софера» (которому сам Шпицер приходился зятем): «Он (рав Гирш) начал священную войну, обратив слух к Торе, ибо в своей мудрости и праведности понял, что в юной поросли Израиля наша надежда; он основал в городе своем дом учения, непревзойденный мудростью и боязнью греха».

Однако подобное признание не свидетельствует о единодушном одобрении реальной школы. Раву Гиршу пришлось выдерживать критику не только со стороны «Филантропов», но и со стороны ортодоксальных фракнфуртских евреев, которые колебались, не решаясь отдать ему своих детей. Недоверие оборачивалось финансовыми затруднениями. В дополнение ко всем своим заботам, раву Гиршу пришлось превратиться в сборщика пожертвований. Он лично обходил дом за домом, убеждая состоятельных франкфуртских евреев жертвовать на школу. Не раз и не два ему приходилось чуть не на коленях умолять родителей посылать в его школу детей. Рав Гирш много писал, полемизируя, убеждая, разъясняя. Его многочисленные статьи по вопросам педагогики удивляют: тут и там в волнах красноречия сверкают прогрессивные педагогические идеи, опередившие свое время. Лишь малую их часть Гиршу удалось реализовать, ибо ему приходилось одновременно сражаться на множестве фронтов, преодолевая недоверие, сомнение, а иногда и презрение тех, кому он всеми силами старался сделать добро.

В своем завещании Ш. Р. Гирш писал о том, что своих сыновей он «...мечом и копьем отбил у совратителей нашего времени». Это же он мог сказать и о тысячах своих учеников и учениц.

В 1877 году рав Гирш передал руководство своей школой в руки своего сына рава Менделя Гирша и доктора Гершома Ланге. Однако это не означало, что он устранился от дел. Уже на склоне дней Ш. Р. Гирш способствовал открытию «Еврейской народной школы» во Франкфурте. О том, как это было, пишет в своих воспоминаниях рав Яков Розенгейм: «Я был подростком четырнадцати или пятнадцати лет, и хорошо помню субботнюю проповедь, в которой он затронул состояние еврейского воспитания за пределами ортодоксальной общины: ”Несколько сот еврейских детей, мальчиков и девочек, посещают государственные школы во Франкфурте. Только трое из них не пишут по субботам“.³ Голос великого учителя гремел, производя неизгладимое впечатление на слушателей. Зелиг Гольдшмит, член правления общины, на следующий день пожертвовал двенадцать тысяч марок на еврейское образование, и по его инициативе был сформирован учредительный комитет для основания новой школы. Прошло немного времени, и школа была открыта».

Еврейской народной школе также пришлось выдержать нелегкую борьбу. Как и реальная школа, она была создана в соответствии с гражданским законодательством и получила официальный статус. Однако, несмотря на это, еврейская народная школа долгие годы была лишена государственных субсидий, ибо не получила признания общинного истеблишмента. Подобно тому как некогда ортодоксальный раббанут сопротивлялся открытию просветителями школы Вейзеля, так и теперь Главный раббанут, но уже реформистский, пытался не допустить открытия еще одного ортодоксального учебного заведения. Утверждалось, что нет смысла открывать дополнительную еврейскую школу, поскольку и в государственных учебных заведениях еврейские дети могут познакомиться с иудаизмом в достаточном объеме. Народная школа финансировалась из бюджета ортодоксальной общины.

В первые два года учебы дети изучали чтение и письмо, благословения и молитвы, центральные сюжеты Пятикнижия. На третий год приступали к изучению сидура и продолжали углубленно изучать Хумаш. К числу предметов прибавлялась история народа Израиля. В третьем классе изучали историю периода Первого Храма и жизнеописания великих людей эпохи. Со второго полугодия четвертого класса начинали изучать Мишну, галаху и практическую грамматику. В последующие четыре года продолжалось изучение перечисленных предметов. Если дети оставались в школе на девятый год обучения, они завершали полный цикл изучения Хумаша, с фрагментами из комментариев Ш. Р. Гирша; курс еврейской истории доводился до современности; мальчики изучали введение в Талмуд по книгам «Путь к Талмуду» или «Гемара для начинающих», а девочки  — Писания и Пророков.

Хотя набор предметов в школе был вполне традиционный, для их преподавания применялись передовые по тому времени дидактические методы. Ивритский букварь «Ора ве-симха», разработанный во Франкфурте, использовали многие еврейские школы в Германии. Новым в нем было то, что учеников обучали понимать слова, которые они учились читать.⁴ Новшеством было и использования наглядных пособий: в коридоре первого этажа ученики могли видеть барельеф, изображавший расположение двенадцати колен вокруг Ковчега в пустыне, а коридор второго этажа украшал рельеф Скинии Завета и орудий священного служения.

Школы, основанные Ш. Р. Гиршем, долгие годы учили и воспитывали еврейских детей Франкфурта. Последним годом их существования стал 1939-й, год начала Катастрофы.

"Тора и дерех эрец" как педагогическая концепция

Если позволительно оценивать педагогическую деятельность статистическими методами, то успех педагогического принципа «Тора и дерех эрец», как и воплощавшей его в жизнь реальной школы, стал заметен далеко не сразу. При жизни рава Гирша результат деятельности этой школы в религиозном аспекте был более чем сомнительным. Конечно, оценивать педагогическую работу следует исходя из знаний и навыков, которые школа дает ученикам. Однако, если рассматривать педагогическую деятельность Ш. Р. Гирша в идеологическом аспекте, важнейшим критерием окажется верность выпускников тому учению, которое внедряла в них школа. В нашем случае таким учением был ортодоксальный иудаизм, верность которому сохраняли, увы, немногие ученики.

Статистика свидетельствует: с 1859 года, когда состоялся первый выпуск реальной школы, до 1889-го  — года смерти Ш. Р. Гирша  — верность ортодоксальному иудаизму сохраняли лишь те немногие выпускники, которые последующие десять лет после окончания школы  — с пятнадцати до двадцатипятилетнего возраста  — продолжали жить внутри харейдистской общины. Те же, кто избирал себе поприще вне ее, почти всегда порывали с ортодоксальным иудаизмом.

Как сам Ш. Р. Гирш относился к этому факту? Однажды он сказал одному из ближайших друзей: «В наше время мы должны радоваться как чуду и благодарить небеса за каждую душу, которую нам удается спасти от вероотступничества!»

Педагог Ш. Р. Гирш сумел создать для детей благоприятную педагогическую среду, которая готовила их к вступлению в жизнь. Но раввин Ш. Р. Гирш был не в силах переделать мир, в котором предстояло жить его ученикам. Он так и не сумел убедить франкфуртскую ортодоксальную общину открыть ешиву, в которой молодые люди могли бы продолжать занятия Торой. Франкфуртской ортодоксии верхом учения казалась реальная школа. Иудаизм все больше замыкался в семейном кругу, вырываясь из которого, молодые люди порывали с образом жизни и религией своих отцов. Но если кто-то, вопреки господствовавшей тенденции, просил родителей определить его в ешиву, на него смотрели как на сумасшедшего.

Однако годы шли, и то, что не удалось самому раву Гиршу, сделали его ученики. Постепенно из немногих «зацепившихся» за Тору и заповеди учеников реальной школы сформировался собственный круг, который начал быстро расширяться. К 1903 году уже свыше 60% выпускников реальной школы оставались в лоне ортодоксального иудаизма через десять лет после ее окончания, а у девушек этот процент был еще выше.

Ортодоксальное еврейство Восточной Европы не приняло принцип «Тора и дерех эрец», и его вожди призывали к еще большей обособленности от окружающих народов, к совершенному отказу от изучения каких-либо наук, кроме Торы. С одной стороны, это послужило сплочению харейдистской общины, исключившей из себя все, что могло расцениваться как источник инородного влияния. С другой стороны, такая непримиримая позиция подготовила ситуацию, в которой любое профессиональное или научное образование, доступ к которому открыла запоздавшая на Востоке эмансипация, автоматически означало разрыв с еврейской традицией.

Отказом от своего прошлого евреи заплатили за пропуск в настоящее. И в этом настоящем их настигла Катастрофа.

¹ См.: Э.Штерн. Педагогическое учение Ш. Р. Гирша // Еврейская школа. 1994. 3.— Прим. ред.

² Педагогические фрагменты из этой книги см.: Ш. Р. Гирш. Образование. Отрывки из книги «Хорев» // Еврейская школа. 1993. 3-4.

³ В государственной школе суббота была учебным днем, однако еврейским детям разрешалось не нарушать заветы своей религии.— Прим. пер.

⁴ Прежде детей часто обучали чтению, не дожидаясь, когда они научатся понимать каждое слово. Умение бегло читать на иврите было непременным условием участия в общественных молитвах.— Прим.пер.