|
Педагогический Альманах |
НЕХАМА ЛЕЙБОВИЧ "КАК ЧИТАТЬ ТАНАХ" Не мне вручены ключи от Торы, не мне даровано сокровище безошибочной интуиции и хорошего вкуса. Как же я осмеливаюсь поучать других? Да и как может один человек устанавливать правила для многих? Разве ведомо мне, как читать Танах моему ближнему? Разве не ясно, что книгу эту каждый должен читать глазами собственного сердца и души, влекомый своим разумом, окрыляемый вдохновением той единственной минуты, которая никогда не повторится? Чтение Танаха - дитя неповторимого вдохновения и невозвратного порыва. Уносимый ветром - может ли идти по чужим следам? Натан Ротенштрайх1 так сформулировал мысль Людвига Штрауса2: “Читать произведение - значит завершать его творение, вызывать его к жизни, переводя из потенциального состояния в актуальное”. А чтение поэзии - это “репродуцирование произведения своими душевными и физическими (голос) силами”. Что означают эти слова? Читающий действительно связан с буквой книги. Но он не просто впитывает буквы в свою душу, он также выражает свои чувства и мысли. Они изливаются изнутри его души навстречу воспринимаемому тексту, и, встречаясь со словом книги, вдыхают в него жизнь, делают актуальным, звучащим. “Слова книги значат для читателя то же, что чертеж архитектора для строителя здания. Глядя в чертеж, он возводит постройку из своих физических и духовных сил”. После этих слов совсем непонятно, как один человек может учить другого чтению текста. Ведь каждый читатель возводит новую постройку. Он строитель своей собственной книги, возведенной из его собственных уникальных “строительных материалов”. Ведь как нет двух одинаковых лиц, так нет двух одинаковых душ, двух сердец, голосов. И если что-то дает нам право учить других чтению, то это указания архитектора: главы, слова, буквы текста. Они-то ведь одни и те же, они существуют объективно, вне каждого из нас, и на каждого возлагают свое иго. А на пути получения указаний архитектора, на пути приятия его ига один строитель, быть может, вправе служить вожатым другому. По крайней мере, так это было на уроках учителя нашего Людвига Штрауса. И еще: училась я чтению Танаха из уст великих средневековых толкователей Писания: Раши3, Рамбана4 и Рашбама, а также из уст их славных последователей в новые времена, таких как Мальбим5 и Нацив - автор комментария
“Ээмек давар”. И хотя их школы и экзегетические методы сильно рознятся друг от друга, а фундаментальная концепция текста далека от той, на которую опирался Людвиг Штраус, было нечто объединявшее всех, включая моего учителя. Это было то, чему важно научиться прежде всего: серьезное отношение к слову Писания. К каждому слову, а не только к символам великих идей, пропитанным глубочайшим смыслом, не только к словам, заряженным взрывоопасным потенциалом: “святость”
( -
кдуша), “закон”
Позволю себе привести цитату из писаний близкого к нашей эпохе комментатора. Он был бесконечно далек от современной поэзии, вообще от литературного сочинительства. Но несмотря на это в его словах звучит подлинное восприятие поэзии, близкое тому, какому учил нас Штраус. Это истолкование стиха из книги Дварим, раздел Вайелех, 30:19: “А теперь напишите себе песнь сию, и научи ей сынов Израиля”. Древние комментаторы спорят, имеется ли в виду только песнь “Аазину” в следующей главе, или Писание называет “песнью” всю Тору. Вот какие аргументы приводит в пользу второго мнения Нацив Воложинский (рабби Нафтали Цви Иегуда Берлин):
Предисловие к комментарию “Ээемек давар”, 3
После такого предисловия попробуем теперь вместе почитать Танах. Я выбрала для этого небольшой фрагмент длинной истории, проходящей через три раздела книги Берешит: Вайешев, Микец и Вайигаш - фрагмент истории о Йосефе и его братьях. В этом удивительном рассказе прослежен каждый из тех шагов, которыми вымерен путь двойственного, человеческого и Божественного деяния в мире. Двойственность каждому шагу придают, с одной стороны, поступки человека, движимого своими душевными побуждениями, которые поддаются естественному психологическому объяснению, а с другой стороны - Божественный промысел, направляющий каждый шаг к цели, ве’домой Всевышнему, но до поры до времени скрытой от человека. Кажется, что люди шлют посланцев и отправляются по своим делам, бредут, спотыкаются и падают, встают, взбираются на высоты и сверзаются оттуда, вновь поднимаются и опять карабкаются вверх. Но при этом видно, что это Бог посылает и указывает путь, кладет преткновение и помогает подняться, низвергает с высот и возвышает из праха. Прочитаем историю о том, как Яков-Исраэль послал своего сына Йосефа навестить братьев, пасущих далеко от отчих шатров. Вот начало этой истории:
История скитаний Йосефа начинается со слов, сказанных ему отцом: “я посылаю тебя”, а венчают ее слова Йосефа, сказанные братьям в Египте:
Прежде чем погрузиться в эту историю с ее композиционными и повествовательными особенностями, окинем ее одним взглядом с высоты птичьего полета. В хоре голосов действующих лиц попробуем различить: что говорит сам Йосеф с того дня, как покинул отчий дом? И вот, окажется, что как ни вслушивайся, из уст Йосефа много не услышишь. Йосеф молчит. Он молчит в Дотане, пока братья решают его судьбу. Молчит, брошенный ими в колодец. Молчит, когда его продают проезжим купцам. Йосеф будто онемел. Действительно ли дар речи покинул его? Писание не приводит ни единого его слова. Молчание Йосефа продолжается и в Египте. Он безмолвствует в пути, не произносит ни слова, когда его продают Потифару, молча исполняет свои обязанности в доме господина. Немногословным остается Йосеф и потом, когда шаг за шагом возвышается к вершинам власти. Вот он уже “красив станом и красив видом”, и господин его “оставил все, что у него, в руках Йосефа, и не знал при нем ничего, кроме хлеба, который ел” (Берешит 39:6). Но время говорить еще не наступило. Йосеф по-прежнему молчит. И лишь в минуту великого испытания, когда зло активно искушает его изнутри и извне, Йосеф нарушает молчание. В простых и убедительных словах он приводит влюбленной госпоже доводы против супружеской измены. Говоря на ее языке, Йосеф все же заканчивает свою речь словами, важными для него, а не для нее: “как же… согрешу перед Богом?” (39:9). И потом, в тюрьме, куда Провидение посылает знатных узников, чья роль - принести Йосефу освобождение, что же он говорит этим посланцам судьбы перед тем, как раскрыть им значение их вещих снов? - “Не от Бога ли истолкования” (40:8). Наконец наступает миг освобождения. Йосеф выходит на свободу, он “остригся и переменил одежду свою” (41:14). Еврейский раб предстает пред очи самого Фараона (Паро), которому спешно понадобился толкователь загадочных снов - так спешно, что того извлекли из узилища и бегом доставили во дворец. Фараон встречает его словами: “Я слышал про тебя, что ты понимаешь сновидение - как толковать его” (41:15). Что же отвечает Йосеф? Вот его первые слова, обращенные к Фараону: “Это [происходит] без меня: Бог даст ответ во благо Паро” (41:16). Прочитаем первую длинную речь Йосефа - подробное и ясное истолкование снов владыки Египта.
Речь Йосефа композиционно распадается на три звена:
В начале своей речи и в начале каждого истолкования Йосеф упоминает Бога - того, кто “делает” и “возвещает” (25), “делает” и “показывает” (28), “готовит” и “вскоре исполнит” (32). Йосеф настойчиво подчеркивает роль Всевышнего. В 32 стихе отрывка, он произносит имя Всевышнего дважды: “Это дело от Бога
Мы видим, что во время всех испытаний Йосеф упорно обращается к другим людям с именем Божьим. Жене Потифара он объясняет, перед Кем согрешает человек. Заключенным вельможам Фараона он указывает, у Кого разгадка сновидений. Перед лицом Паро он свидетельствует, Кому ведомо будущее и у Кого слово не расходится с делом. Вдумаемся: все это в самой гуще языческого Египта, в стране тысячи божеств. Йосеф не прибегает к теологическим построениям для разъяснения своего кредо. Он просто упорно повторяет его раз за разом. Но Фараон, как видно, отлично понимает, о чем идет речь. Обращаясь к окружающим и к самому Йосефу, он дважды показывает это.
На время оставим Йосефа в Египте и вернемся к его отцу. Следующая глава нашей истории также начинается с посланничества. Яков посылает своих сыновей в Египет. На протяжении повести об Йосефе отец трижды отсылает от себя сына или сыновей. Инициатива всякий раз исходит от него, но как же по-разному реагируют сыновья! Первый раз Яков посылает Йосефа к братьям, пасущим скот, - и не ведает, что тем самым посылает народ Израиля в Египет. Перечтем еще раз:
Второй раз Яков посылает сыновей (кроме младшего, Биньямина) в Египет, чтобы купить хлеба. Третий раз, помимо своей воли, Яков отпускает с братьями и Биньямина, которого требует пред свои очи важный египетский вельможа, неузнанный Йосеф. Как сами посланцы воспринимают свое посланничество? Какова их реакция? Только в одном случае мы слышим непосредственный отклик: “И сказал ему [Йосеф]: вот я” (37:13). Это “вот я”
Однако “вот я”, сказанное Йосефом, отличается от подобных слов Авраама, - как и вообще от всех случаев, когда это выражение встречается в Танахе. Обычно такими словами человек откликается на зов Бога, выражая готовность внимать Ему: “Вот, я здесь, перед Тобой, говори же, что мне надлежит услышать”. Однако Йосеф произносит “вот я” уже после того, как отец послал его в Шхем. И потому здесь эти слова кажутся излишними: ведь все уже сказано. Кажущаяся несообразность остановила внимание Раши, побудив его истолковать это место:
Таким образом, “вот я” Йосефа означает не готовность выслушать волю отца, а готовность преданно и даже жертвенно исполнить ее. Почему жертвенно? Раши отвечает: “Ведь Йосеф знал, что братья ненавидят его”. Слова сына, обращенные к отцу, выражают в таком контексте понимание и близость. Мудрецы также придавали “вот я” Йосефа особое значение, в первую очередь в глазах его отца:
Берешит Раба 84:13
Второй раз, когда Яков посылает сыновей за хлебом, все выглядит иначе.
Угроза голода вынуждает Якова послать сыновей в Египет, а тех - отправиться туда. Ситуация не оставляет иного выбора, у братьев нет нужды в выражении какой-то особой готовности спастись от голодной смерти. Писание ничего не говорит также о прощальном напутствии или благословении Якова. В третий раз Яков скрепя сердце вынужден отпустить с братьями своего любимца Биньямина, младшего сына Рахели. О том, насколько тяжка для него эта разлука, мы можем судить по тяжести обстоятельств, заставивших Якова уступить: “А голод тяжелый был на земле” (43:1). Велик голод, но велик и страх за сына. Яков уповает на Бога, однако готовится к худшему:
Тяжесть предстоящей разлуки отражена в напутственном благословении. Обратим внимание на грамматическую инверсию фразы: “Бог Всемогущий да дарует…” Подлежащее стоит перед сказуемым, в начале фразы. Не так, как принято в библейской грамматике, например, в благословении Ицхака: “Да дарует тебе Бог от росы небесной… (Берешит 27:28). Необычный порядок слов несет смысловую нагрузку: мы сделали все, что в человеческих силах: приготовили в дар египетскому вельможе серебро и плоды нашей земли - бальзам и мед, пряности и лот, фисташки и миндаль. Отныне нам остается лишь уповать на Всемогущего Бога. Братья вторично отправляются в Египет. Пока они в пути, проследим в общих чертах историю их предыдущего визита. О нем рассказывается в главе 42 и первых четырнадцати стихах 43 главы книги Берешит. Драма разыгрывается на двух сценических площадках - в Египте и Ханаане. Начинается она, как водится, со вступительной мизансцены - короткого разговора Якова с сыновьями. Затем из Ханаана мы переносимся в Египет, где присутствуем при первой встрече Йосефа с братьями, которых он обвиняет в шпионаже. Неузнанный Йосеф, египетский вельможа, намеревается взять их в заложники и держать, пока к нему не приведут Биньямина (42:7-16). Три дня братья томятся под стражей. Затем - новая встреча с Йосефом. Вельможа смягчился и изменил свое решение. Теперь он согласен удержать лишь одного из братьев, Шимона, а остальных готов отпустить - с условием, что Биньямина доставят к нему в Египет. Братья отправляются в путь. Застигнутые темнотой, они располагаются на ночлег и здесь делают тревожное открытие (42:26-27), о котором мы еще поговорим подробней. Следующая сцена - встреча с отцом. Выслушав братьев, Яков категорически отказывается отпустить с ними Биньямина.
Братьям нечего отвечать. Ведь это они повинны в скорби отца, который так и не смог найти утешения, лишившись Йосефа. В действии вновь наступает перерыв. Но голод мешает ему затянуться надолго, и Яков вынужден вновь обратиться к сыновьям.
Яков вынужден отпустить с братьями Биньямина. Они вновь отправляются в Египет - купить “немного пищи” и выручить оставшегося в заложниках Шимона. Уяснить композицию этого фрагмента нам поможет схема.
Схема позволила нам увидеть строгую симметрию, которой подчинена замечательно уравновешенная и точно выверенная композиция. Посмотрим, например, как завершается второй разговор Йосефа с братьями и второй разговор Якова с сыновьями.
Драматический смысл обеих фраз становится более явственным при их сопоставлении, и композиционная симметрия подчеркивает его. Подобную симметрию можно проследить и на примере других элементов композиции. Более того: сходной симметрией обладает и вторая часть истории Йосефа, где происходит его узнавание. Но сейчас мы не будем рассматривать ее. Итак, в Ханаане голод, и Яков в первый раз посылает сыновей в Египет. Об этом рассказывается в начале 42-й главы. Перечтем первые шесть стихов этой главы и подумаем, о чем сказано и о чем не сказано в этих стихах.
Мы видим, что в этих шести стихах Писание по-разному именует десятерых братьев: сыновьями Якова (1), братьями Йосефа (3), братьями Биньямина (4), сынами Израиля (5) и вновь братьями Йосефа (6). Еще древние комментаторы обратили внимание на это многообразие и попытались раскрыть его смысл. Вслед за ними попытаемся сделать это и мы. В первом стихе Яков посылает в Египет не просто своих домочадцев, а близких и родных людей, поэтому Писание называет их “сыновьями”. Однако уже во втором стихе появляется Египет, а в третьем, когда сыновья Якова прибывают туда, они названы уже братьями Йосефа, ибо продажа Йосефа - главная причина всего, случившегося с ними в этой стране. Вот что пишет в комментарии к этому стиху Раши.
В четвертом стихе Биньямин назван братом Йосефа. Это помогает понять, что побудило Якова не отпустить его с другими сыновьями. Десять братьев не случайно названы в этом стихе “братьями Биньямина” - ведь и Йосефу они были братьями! При всем том, как и в случае с Йосефом, налицо явная дискриминация: Яков даже не скрывает, что боится за своего любимца Биньямина больше, чем за других сыновей. В пятом стихе братья в Египте. Они явились сюда среди посланцев многих кланов, ищущих помощи, и потому названы официальным именем своего рода,
В шестом стихе братья простираются ниц перед египетским вельможей, в котором не узнают Йосефа. Они названы его братьями потому, что, сами того не ведая, исполнили первый из провидческих снов Йосефа - поклонились ему. Итак, в шести стихах Писание называет десятерых братьев четырьмя разными именами. Одно из важнейших герменевтических правил, известное с глубокой древности, гласит: когда Писание (а не только его персонажи) начинает по-новому называть действующих лиц, за этим стоят важные изменения в отношениях между людьми, глубокие идейные сдвиги. Проиллюстрируем это лишь двумя примерами из множества. В первом речь пойдет о Лоте, который вместе с Авраамом (тогда еще Аврамом) вышел из Харрана и поселился в Ханаане. В страну вторглись пять вражеских царей.
Итак, в плен берут родственника Авраама, но выручает он из плена своего брата. Вот другой пример, касающийся Ишмаэля, сына Авраама от Агари, старшего брата Ицхака. В приведенных стихах Писание ни разу не называет Ишмаэля по имени, но его наименование всякий раз выражает отношение к нему.
Итак, в глазах Всевышнего Ишмаэль юноша, отрок. Но для своей матери и отца он ребенок. Для Авраама он также его сын, источник огорчений. Но для Сары Ишмаэль в первую очередь отпрыск рабыни-египтянки, со всеми негативными последствиями подобного происхождения и воспитания. В заключение обратим внимание еще на один, быть может, важнейший аспект первой встречи братьев с Йосефом. Мы увидим, как во время и после этой встречи в сердцах братьев трижды вспыхивает чувство вины и раскаяния. Впервые это происходит, когда братьев, отданных Йосефом на три дня под стражу, вновь приводят к нему.
Только здесь мы впервые узнаем о том, что Йосеф умолял братьев выпустить его из колодца. На этом признании основаны многочисленные мидраши и агадот, живописующие страдания, мольбы, укоры и обещания Йосефа, обращенные к братьям. Мы слышим об этом из уст кающихся виновников его страданий - но не из его собственных уст и не из уст Писания. Отчего это так? Комментаторы издавна задавались вопросом: почему для того, чтобы испытать муки совести, братьям пришлось три дня провести в заключении? Почему это произошло лишь после того, как египетский вельможа смягчился и решил не удерживать всех братьев, а соизволил отпустить их, за исключением одного, к отцу? Как могло случиться, что лишь теперь в сердцах братьев пробудилось чувство вины и сожаления о содеянном? Разве не было бы естественней, если бы память и раскаяние в давнем грехе пробудились в заключении, на фоне страха за свою судьбу, когда египетский вельможа грозился оставить в неволе всех братьев? Что лучше бесконечных часов томительной неизвестности и мучительной тревоги наводит узников на мысль о неискупленном грехе - причине нынешних страданий? За ответом обратимся к книге рабби Ицхака Араме “Акедат Ицхак”. По его мнению, решающую роль сыграло сходство ситуации, в которой оказались братья, с давней историей продажи Йосефа. Братьям вновь предстоит возвратиться к отцу без одного из них. Но теперь чего бы они только не отдали, чтобы избежать этого! Однако обстоятельства вынуждают братьев снова доставить горе отцу, еще раз бросить на произвол судьбы брата, и именно это доводит мучительный стыд и раскаяние до той точки, в которой они наконец изливаются словами. Братья отчетливо увидели руку Провидения, карающую их, но и ведущую к раскаянию. И надо ли удивляться, что эта рука одновременно принадлежит Йосефу, их проданному в рабство брату? Ведь мы уже говорили о двойственности каждого шага на пути человеческого и Божественного деяния - на том пути, которым нас ведет повесть о Йосефе и его братьях. Чувство вины и раскаяние с новой силой пробуждается в сердцах братьев по пути домой, на ночлеге.
Гемара приводит толкование младшего сына Рейш Лакиша к этому месту.7 По мнению сына рабби, своим ропотом братья бросают вызов небесам. В их поведении виден тот род глупости, о котором говорит стих из Мишлей.
Однако с этим мнением трудно согласиться, ибо продолжение рассказа свидетельствует об обратном: не ропот, а смирение звучит в словах братьев. Они принимают приговор небес, понимая, что заслужили его. И в этом смиренном приятии есть важный шаг вперед по сравнению с предыдущим признанием: “За то и пришла к нам эта беда”. В нем все еще не хватает окончательной констатации: откуда пришла к нам беда? Чья воля связует прошлое и будущее, преступление и наказание? И вот, теперь главные слова сказаны: “Это Бог сделал с нами”. Итак, на первом этапе раскаяния братья признали справедливость постигшего их наказания. На втором этапе признали власть верховного Судьи и смирились перед Ним. Теперь должен наступить третий этап: исправление греха. И он наступает - позже, после второго путешествия в Египет и новой встречи с Йосефом. Биньямина обвиняют в похищении драгоценной чаши. В наказание египетский вельможа, его неузнанный старший брат, собирается удержать Биньямина у себя. Третий раз братья попадают в ситуацию, когда им предстоит вернуться к отцу со скорбной вестью. Но на сей раз дело не ограничивается вздохами и сетованиями, признанием своей вины и раскаянием. Братья не собираются отдавать Биньямина египтянину. Ради того, чтобы вернуть отцу его любимца, младшего брата когда-то ненавидимого Йосефа, они готовы на самопожертвование. Вперед выступает Иегуда.
Почему Иегуда с такой легкостью признает свою вину? Разве он не знает что Биньямина оговорили напрасно? Разве не ведомо ему, что никто из братьев не виновен в похищении чаши? Но Иегуда говорит о другом - и египетский вельможа понимает его: “Что говорить нам и чем оправдываться”, если “Бог нашел вину за рабами твоими”, - не эту, вымышленную тобою вину, а другую, настоящую. Именно поэтому бесполезно “говорить и оправдываться”. Из Его рук мы принимаем приговор и готовы понести наказание за свой грех. Брата мы продали в рабство, и теперь сами станем рабами. Двойной смысл слов Иегуды трижды на разные лады истолковывает мидраш. Этот тройной мидраш удобно представить в виде таблицы.
Берешит Раба 92:9 Трижды истолковывает мидраш каждую фразу, и три значения придает словам “господину моему”. “Господин мой” - это:
Девять грехов перечислены в мидраше. Для чего мидраш вспоминает о них? Чтобы показать нам: раскаяние братьев не было сожалением о единственном неправом поступке. Оно перевернуло всю их душу, не оставив в ней темных, забытых мест. Это была настоящая тшува, о которой сказал псалмопевец: “грехи мои передо мною всегда” (Теиллим 51:5). Иегуда произносит страстную речь, обращенную к египетскому вельможе.
Круг вины и раскаяния замкнулся. Иегуда, тот самый, кто сказал братьям: “Пойдем, продадим его ишмаэльтянам” (Берешит 37:27), теперь готов сам пойти в рабство за брата, лишь бы не увидеть еще раз горе своего отца. Это свидетельство полного, глубочайшего раскаяния подготавливает развязку. Раскаяние уничтожило братоубийственную вражду, стерло ненависть, возродило мир между сыновьями одного отца. И теперь на искренность братьев Йосеф отвечает своей искренностью: он больше не может оставаться неузнанным.
Перевод с иврита Арье Ротмана
Перевод фрагментов Танаха публикуется по изданию: Пять книг Торы / Рус. пер. Д. Йосифона. Иерусалим, 1975.
1 Натан Ротенштрайх (1914-1993) - израильский философ и общественный деятель, профессор Иерусалимского университета. Развивал философские традиции кантианства, соединяя их с некоторыми основными положениями феноменологии Э. Гуссерля. С наибольшей систематичностью философия Ротенштрайха изложена в книге “Дух и человек”. В центре философской системы Ротенштрайха - конкретный субъект в его уникальности, не исчерпываемый никакими описаниями. В отличие от религиозного гуманизма М. Бубера и Ш. Х. Бергмана гуманизм Ротенштрайха носит светский характер. Рассматривая взаимоотношения между Израилем и диаспорой, Ротенштрайх подверг сомнению тезис о центральности государства Израиль в современном бытии еврейства. - Прим. ред. 2 Арье Людвиг Штраус (1892-1953) - еврейский и немецкий поэт, писатель и критик. Зять М. Бубера. Репатриировался в Эрец Исраэль в 1935 г. Среди иммигрантов из Германии он одним из первых начал писать стихи на иврите. А. Л. Штраус специализировался на текстологическом анализе, применяя современные литературно-критические методы к еврейским классическим текстам. -Прим. ред. 3 Раши - рабби Шломо Ицхаки. Величайший комментатор Танаха и Талмуда (1040-1150). Жил в г. Труа в восточной Франции. Его комментарии к Танаху и Талмуду считаются классическими и присутствуют во всех изданиях этих текстов. Раши одним из первых ввел в комментирование понятие “пшата” - простого смысла текста. - Прим. ред. 4 Рамбан - рабби Моше бен Нахман. Один из величайших мудрецов средневековья (1194-1270). Комментатор Торы и Талмуда, раввин, философ и поэт. Большую часть жизни провел в г. Героне в Каталонии. Участвовал в знаменитом диспуте с христианами. - Прим. ред. 5 Мальбим - Меир Лейб бен Йехиэль Михаэль. Раввин, комментатор и писатель (1809 -1879). Исполнял обязанности раввина во многих городах Европы, среди них - Бухарест, Могилев, Кенигсберг и др. Среди его сочинений важное место занимают комментарий к галахическому кодексу “Шульхан Арух”, сборник драшот, исследование по грамматике иврита, а также комментарий на Танах, в котором он соединил традиционный подход с современными идеями. - Прим. ред. 6 В тех же словах Всевышний посылает в Египет Моше-рабейну: “Ступай, Я посылаю тебя к Паро…” (Шмот 3:10).
|