В исторических размышлениях русского философа Владимира Соловьева испанская твердость трактуется как наследие Реконкисты. Не всегда благообразное, иногда – отвратительное, но вполне неизбежное наследие долгого исторического периода, в течение которого западная окраина христианской Европы противостояла исламскому натиску.
Вестготское королевство, принявшее католицизм в качестве государственной религии в конце VI века, рухнуло под ударами мусульманских завоевателей в течение семи лет, и к 718 году почти вся территория Пиренейского полуострова была завоевана пришедшими из Северной Африки маврами (арабами и обращенными в мусульманство берберами). Результатом такого же завоевания в других частях мира становилась быстрая исламизация местного населения и полное исчезновение прежних государственных форм, но в Испании дело пошло иначе.
На севере полуострова, у побережья Бискайского залива, в том же 718 году образовалось королевство Астурия, ставшее очагом многовековой Реконкисты – освободительной войны испанского народа против мусульманских захватчиков. К середине IX века добилась независимости христианская Наварра, а затем, в конце того же столетия, между Пиренейским хребтом и рекой Эбро утвердилась Испанская марка, в которой доминантную роль играло Барселонское графство. Этот процесс продолжался в течение семи веков, вплоть до освобождения Гранады, бывшей последним оплотом мусульман на территории полуострова.
Выдержать эту борьбу, писал Соловьев, было можно лишь при условии исключительного ожесточения религиозных чувств, вплоть до крайнего фанатизма, который стал характерной чертой испанцев в позднее Средневековье. В 1492 году, одновременно с завоеванием Гранады, из Испании были изгнаны евреи, а затем и мавры, отказавшиеся принять христианство (1502). С 1480 года в Испании действовала инквизиция, проявившая в этой стране особенную жестокость; за восемнадцать лет деятельности верховного инквизитора Торквемады в XV веке на кострах auto de fe было сожжено более десяти тысяч человек. Инквизиция просуществовала в Испании до 1834 года – дольше, чем где бы то ни было, за исключением Папской области, где ее окончательно распустили в 1859 году.
Соловьев пытался осмыслить испанскую твердость, ее роль в истории человечества и возможное влияние в будущем. Однако сегодня от былой неподатливости испанцев мусульманскому диктату не осталось и следа. Последние события в этой стране с полным на то основанием воспринимаются как беспрецедентная, стратегическая победа исламского радикализма.
Правительство Испании поддержало политику США в Афганистане и, что еще важнее, в Ираке, где Вашингтон и Лондон могли оказаться в блистательном англо-саксонском одиночестве. Испанское участие в операции против Саддама Хусейна не было слишком существенным (1300 военнослужащих), но его политическое значение было огромным. Оценив этот факт, «Аль-Каида» устроила за три дня до испанских выборов грандиозный теракт в Мадриде, по следам которого люди вышли на улицы под лозунгом «Мы говорили вам: не надо этой войны!».
На состоявшихся в воскресенье выборах победила Социалистическая партия (PSOE), набравшая 45% голосов и получившая возможность создать коалицию с каталонской партией «Конвергенция и единство» (CiU) и леворадикальным блоком IU. Значение этого факта вдвойне очевидно на фоне проводившихся до теракта в Мадриде опросов общественного мнения; их результаты сулили гарантированную победу находившейся у власти Народной партии (PP), которая дважды, в 1996 и в 2000 году, уверенно побеждала социалистов.
Таким образом, поражение Народной партии и смещение Хосе-Марии Ансара с поста премьер-министра Испании непосредственно обусловлено террористической атакой «Аль-Каиды». Столь безусловной и откровенной капитуляции перед террором не было в истории новейшего противостояния Запада исламскому радикализму, и именно Испания, с ее легендарной твердостью духа, подарила Бин-Ладену этот триумф.
Новый лидер страны Хосе-Луис Сапарето сразу же заявил о своем намерении вывести испанские войска из Ирака. США, Австралия и Италия призывают избранного в воскресенье премьер-министра Испании отказаться от этого шага, и Сапарето, возможно, уступит давлению союзников. Он может, к примеру, оставить войска в Ираке под эгидой ООН, но это не лишит исламистов одержанной ими победы. 1300 штыков в иракской пустыне – ничто по сравнению с доказанной на испанском примере способностью «Аль-Каиды» наказывать европейские правительства за проведение неугодной арабам политики.
Решением испанских избирателей предопределена неизбежность новых терактов, посредством которых исламские экстремисты будут пытаться воздействовать на результаты выборов в других странах. Еще одним результатом испанской коллизии станет увеличение зазора между позициями США и Европы, столь выгодного исламистам и ближневосточным диктаторам. Роман Проди, председатель Европейской Комиссии, сделал по следам мадридской трагедии следующее заявление: «Ясно, что использование силы – не способ решения конфликта с террористами». Американская пресса отмечает в данной связи, что ни один соперник действующего президента США не мог бы позволить себе такого высказывания.
«Испанские выборы стали линией водораздела, – пишет политический обозреватель «Нью-Йорк таймс» Дэвид Брокс. – Они изменят взгляд «Аль-Каиды» на окружающий мир. Они также изменят мировосприятие самих европейцев. Результаты испанских выборов ограничат на долгие годы политику США и сделают международный терроризм менее уязвимым».
Вставив в магнитофон обнаруженную в Мадриде кассету, испанские следователи услышали обычную мантру исламистов: «Мы любим смерть сильнее, чем вы любите жизнь». Цивилизация смерти атакует Европу, но вместо былой твердости духа, вместо стальной решимости Реконкисты, она встречает сегодня в Испании трусость, которая беззастенчиво, на заполненных людьми площадях, провозглашает лозунги дезертирства.