Не было в Израиле премьер-министра, стремившегося к созданию правительства национального единства столь настойчиво и одержимо, как Ариэль Шарон. Можно, разумеется, принять в расчет все сопутствующие этому обстоятельства, включая страх перед возвращением Биньямина Нетаниягу, которое положит конец недолгому триумфу Шарона в случае объявления досрочных выборов. Однако личные, карьерные соображения того или иного политика не так уж важны, когда общая направленность его действий соответствует объективным потребностям государства.

Потребности эти определяются в настоящее время тремя факторами. Во-первых, правительству национального единства будет легче проводить хоть сколько-нибудь осмысленную политику в отношении палестинцев, тогда как правый кабинет сразу же столкнется с дополнительным усилением арабского и международного давления. Освобожденная от всякой политической ответственности, левая оппозиция станет содействовать этому давлению и даже стимулировать его, что неизбежно скажется на государственных интересах Израиля. Опыт прошлых лет свидетельствует о том, что Авода не останавливается в таких случаях перед самыми разрушительными шагами.

В результате безнравственной авантюры «Осло» наше положение сегодня настолько тяжело, что и широкая коалиция не может стать залогом успешных государственных решений, но в ее отсутствие возможности Ариэля Шарона будут попросту сведены к нулю. Досадно, что преступников, которые подтолкнули Израиль к самому краю пропасти, приходится усаживать в министерские кресла, а не на скамью подсудимых, но иного выхода у нас нет. Жажда моральной компенсации за долгие годы лжи, политической безответственности и интеллектуального террора уступает здравому смыслу, требующему оптимальных решений.

Во-вторых, партнерство Аводы и Ликуда сулит неповторимую возможность отменить закон о прямых выборах премьер-министра, усугубивший губительные процессы поляризации и атомизации израильского общества, подорвавший основы парламентской демократии, наделивший небывалым влиянием арабское меньшинство. Уже одна эта задача оправдывает создание правительства национального единства и перевешивает издержки данного шага.

В-третьих, скорое объявление еще одних досрочных выборов вызовет дополнительную дестабилизацию израильской политической системы, которая и без того находится в лихорадочном состоянии. Это может иметь поистине непредсказуемые последствия.

Казалось, что когда ЦК Аводы проголосовал на этой неделе за создание правительства национального единства, Шарон вплотную приблизился к своей цели. Однако принятое вслед за этим решение о порядке назначения министров, которые будут представлять Партию труда в новом кабинете, создало неожиданные препятствия на пути к окончанию коалиционных переговоров.

Эфраим Снэ знал, что в списке министров, который представит членам ЦК Аводы Шимон Перес, не окажется его имени. По этой причине он выступил с беспрецедентной инициативой: делегировать полномочия по назначению министров самому ЦК. На каждый выделенный Аводе пост в правительстве Ариэля Шарона будут заявлены кандидатуры, и широкий партийный форум выберет самых достойных. Члены ЦК немедленно утвердили предложение Снэ, наделяющее их значительностью и властью. Не явился на бар-мицву моего сына? Не ответил на телефонный звонок? Теперь я за тебя не проголосую.

Прямая демократия подобного рода сулит неприятнейшие сюрпризы тем деятелям Аводы, которые не пользуются популярностью в руководящем органе собственной партии. Хаим Рамон, на которого многие в левом лагере держат зло за разрушение Гистадрута и за недостаточную лояльность Эхуду Бараку, быстро понял, куда дует ветер. Рамон не захотел испытывать судьбу и заявил, что выступает за создание правительства национального единства по идейным соображениям, не претендуя на министерское кресло.

Еще до того изменил свое отношение к правительству национального единства Авраам Бург, осознавший, что пост министра иностранных дел ему не светит. Заключив, что без второстепенного министерского портфеля бороться за лидерство в партии будет легче, Бург выступил на заседании ЦК с пламенной речью против сотрудничества с Ликудом. Интересно, как он заговорит, если члены этого почтенного форума решат направить именно его на руководство МИДом.

С учетом принципиальных противников правительства национального единства, которых тоже немало среди руководителей Аводы (Шломо Бен-Ами, Йоси Бейлин, Юли Тамир и др.), приходится констатировать, что остающийся у Шарона выбор весьма не велик. Левый партийный форум может выдать ему таких кандидатов, с которыми руководить государством в принципе невозможно. Депутат кнессета Шири Вайцман, воспринимаемый большинством политических обозревателей, как откровенный курьез, пользуется значительной популярностью в ЦК своей партии. Чем не министр обороны? Или Эйтан Кабель, который возвращается в кнессет на место Эхуда Барака. Чем не министр иностранных дел?

Хочется верить, что до этого дело не дойдет, но прямая демократия очень часто бывает чревата удивительными гримасами. Будущий кабинет Ариэля Шарона может оказаться столь колоритным по своему составу, что сама идея широкого коалиционного сотрудничества утратит политический смысл.

Без права на отказ

На фоне этих коллизий никто не задумывается над нравственным смыслом решений, принимаемых в настоящее время Партией труда. Представив истинную дилемму левого руководства как метафизический выбор между скамьей подсудимых и участием в правительстве национального единства, я был рад обнаружить союзника в лица Ари Шавита, одного из немногих журналистов «Гаарец», к голосу которого прислушиваюсь с искренней заинтересованностью.

Человек левых взглядов (в не перекошенном абсурдом последних лет смысле этого слова), Ари Шавит сумел сформулировать самую суть вышеупомянутой дилеммы внятным, доходчивым образом. В статье, озаглавленной «У левых нет опции отказа», он доходчиво описал чудовищное наследство, которое оставляет Шарону «мирное правительство Эхуда Барака». Вслед за тем он сказал о главном:

«Ситуацию подобного рода невозможно определить иначе, как почти катастрофическую. С середины 50-х годов Израиль не знал ничего подобного. При этом нынешняя ситуация является прямым и несомненным результатом краха двух концепций: большой концепции «Осло» и малой концепции одностороннего вывода войск из Ливана. Первая строилась на том, что 50.000 палестинских «Калашниковых» принесут мир на Ближний Восток; вторая предполагала, что размещение ракетных установок «Хизбаллы» в считанных метрах от киббуца Манара обеспечит безопасность нашей северной границы. У обеих концепций – один и тот же автор.

В книге регистрации международных патентов зафиксировано, что израильтян, придумавший алхимическую формулу «Осло» (если мы скажем, что это – мир, и споем песенку про мир, и произнесем волшебное мирное заклинание, то у нас получится мир) является также автором нелепой идеи ночного бегства из Ливана (если нас победят, прогонят и как следует унизят, то после этого обязательно оставят в покое).

Но автор этих бессмертных патентов не является единственным виновником нынешней ситуации. Верно, что уходящий министр юстиции Йоси Бейлин является тем человеком, который превратил Израиль в государство, не способное обеспечить минимальную безопасность своим гражданам. Верно, что он дважды сыграл в рулетку с судьбой, и оба раза проиграл. Верно, что он до сих пор отказывается склонить голову перед чудовищными последствиями своих действий. Перед кровавой ценой своих заблуждений. Перед сотнями свежих могил. Но, увы: вместе с Бейлиным ответственность за нынешнюю ситуацию разделяют тысячи других израильтян – образованных, облеченных властью, честолюбивых».

Далее Ари Шавит отмечает, что в прошлом израильское общество умело спросить с виновников своих бедствий. Голда Меир и Моше Даян были призваны к ответу за ошибки, предшествовавшие Войне Судного дня. Менахем Бегин и Ариэль Шарон дорого поплатились за проигранную войну в Ливане. Даже Биньямину Нетаниягу и Эхуду Ольмерту пришлось оправдываться после открытия Хасмонейского туннеля, «обернувшегося для нас лишней пригоршней раскаленных углей». Но те, кого Ари Шавит называет «элитой «Осло», умело уклоняются от ответственности, хотя речь в данной случае идет не об углях, а о настоящем пламени.

«Это пламя поджаривает, кусок за куском, обширные части нашей страны, - пишет Шавит. - И один за другим погибают израильтяне, гибнут палестинцы, национальный дом разваливается камень за камнем, но все сидят – и никто не встанет, не скажет: «Я виноват!». Правительство пало, но с его вождями ничего примечательного не происходит. Никто не несет ответственности за свои действия».

И, наконец, самая суть утверждения, проливающего свет на проблему, о которой не говорили на заседании ЦК Аводы:

«Это бегство от ответственности целого слоя руководящей элиты прискорбно и отвратительно само по себе, но нам не требуется сейчас коллективное изгнание виновников «Осло» с общественной арены. Культура следственных комиссий и отсечения голов себя исчерпала. На этот раз наказание виновных должно носить противоположный характер. Им следует признать свою вину, остаться на капитанском мостике и бороться с последствиями своих ошибок. Им, именно им надлежит стать участниками общенациональной попытки вывести Израиль с тех двух минных полей, на который они его затащили.

Сегодня у левых нет моральной опции отказа от участия в правительстве национального единства. Они не имеют права отвергнуть протянутую им руку Ариэля Шарона. Ибо если они ее отвергнут, и Израиль окажется в состоянии настоящей войны с палестинцами, это не будет война Шарона. Это будет война «Осло», которая с самого начала и совершенно неминуемым образом была заложена в абсурдную концепцию Норвежских соглашений.

И если Шарон не сможет избежать войны на севере, это будет война «Четырех матерей» - прямой результат позорного отступления из Ливана, к которому вынудили Израиль члены этой организации. А потому левые не смогут на этот раз подсчитывать убитых, сидя у резиденции премьер-министра. Жертвы грядущей войны будут на нашей совести. На совести левых».

К этому практически нечего добавить. То, что должно было прозвучать в сегодняшней ситуации, сказано – не ликудовским депутатом, не публицистом поселенческого журнала и даже не маргиналом, нашедшим приют на страницах русскоязычной прессы. Сказано внятно и во весь голос. Имеющий уши, да услышит.

Улица Юлия Марголина

Опыт преодоления лжи и замалчивания созвучен нам в большей степени, чем другие подвиги Юлия Марголина – истинные, не мнимые, заслуживающие восхищения потомков. Один из первых разоблачителей сталинского режима, Марголин должен был пережить по возвращении на родину, в Эрец-Исраэль, едва ли не большие нравственные мучения, чем в годы своего пребывания в советском концлагере. Ему не желали верить, его не желали слушать - те, кто самозабвенно молился на кремлевский лубок.

Юлий Марголин родился в Пинске, вырос в Екатеринославе, учился в Берлинском университете и репатриировался в Эрец-Исраэль в 1936 году. Сторонник Зеэва Жаботинского, он был в чем-то подобен ему разносторонностью своего дарования. Писал на польском, русском и идиш, знал иврит и немецкий, был идеологом («Идея сионизма»), историком («Повесть тысячелетий») и литературоведом («Записки о Пушкине»). Много лет успешно работал в сионистской прессе и в периодических изданиях русской эмиграции.

В апреле 1939 года он поехал в Польшу, чтобы уладить семейные дела, и не успел вернуться до начала войны. Красная армия застала его в Пинске, и вскоре Марголин вместе с сотнями тысяч репрессированных поляков оказался на дальнем севере, в одном из карело-финских лагерей. Осужденный на пять лет как «социально-опасный элемент», он стал одним из безвестных пленников сталинского режима, обреченных на каторжный труд и голодное вымирание.

Отсутствие польского гражданства лишь усугубило положение Марголина, жителя подмандатной британской Палестины. Объявленная после германского нападения на СССР амнистия польских заключенных его не коснулась, и он полностью отбыл свой пятилетний срок до 21 июня 1945 года. Еще год спустя ему удалось вернуться в Польшу, а оттуда – в Тель-Авив.

К октябрю 1947 года он закончил работу над своей книгой «Путешествие в страну зэ-ка». Многие – и не без оснований – считают ее лучшим произведением лагерной литературы, вскрывшей механизм того, что сам Марголин назвал «расчеловечиванием» советского заключенного. Давно утратив интерес к литературе подобного рода, я на одном дыхании перечитал «Путешествие в страну зэ-ка» после состоявшегося на прошлой неделе Вечера памяти Юлия Марголина, приуроченного к столетию со дня его рождения и 30-летию смерти.

Марголин не ограничился публикацией книги. Он давал показания о сталинских лагерях Экономическому и Социальному совету ООН в феврале 1950 года, выступал на судебном процессе против парижского коммунистического журнала «Летр франсез», добивался принятия антисоветской резолюции на Бомбейском конгрессе деятелей культуры, неизменно выводил из себя официальных представителей и добровольных защитников коммунистического режима.

Последние задавали тон в те далекие времена – в европейских интеллектуальных кругах и в Израиле. Ознакомившись с публикациями Марголина, Аба Ахимеир написал ему: «Как хорошо, что Вы вернулись! Прежде я был здесь такой один, теперь нас стало двое». С тех пор они оставались друзьями всю жизнь.

Улицы Юлия Марголина нет в Израиле, но она появится в Иерусалиме, если Натан Щаранский сумеет убедить Эхуда Ольмерта в том, такая улица должна появиться. Тех, кто собрался 22 февраля в иерусалимском Доме творчества Ури-Цви Гринберга, чтобы вспомнить прорвавшего стену молчания бунтовщика, Щаранскому убеждать не пришлось. Ида Нудель, Йосеф Менделевич, Вилли Свечинский, Феликс Красавин, Виктор Каган, Михаил Занд, Иосиф Хорол и другие участники этого вечера, проходившего под председательством Владимира Гершовича, были согласны в том, что совершенный Марголиным подвиг памяти и правдивости наделяет его самого безусловным правом на память потомков.