Ривка Элицур

На чердаке было мрачно и пыльно. Тесно, одна к одной, там стояли всякие старые вещи: ржавая керосинка, на которой готовили пищу много-много лет назад; стул с тремя ножками; керосиновая лампа с закопченным стеклом; ваза для цветов, на которой были нарисованы пальмы и желтое солнце; диванная подушка; сломанный рваный зонтик… И большой ящик с пасхальной посудой.

Пыль густо покрывала весь чердак, окрашивая в ровный серый цвет все скопившееся там старье.

Но вот из кухни поднялся вкусный запах и достиг чердака.

- Ох, - вздохнула старушка-керосинка. - Вот такие же вкусные вещи варили на мне в стародавние времена… Тогда я была новая, блестящая, стояла на самом почетном месте в кухне и хозяйка каждый день справлялась о моем здоровье. Она чистила меня и никогда не забывала напоить меня свежим, душистым керосином. Ах!.. Каким веселыми, ясными огоньками горели тогда все три мои Фитиля! А какие кушанья тогда готовили! Их запах заполнял весь дом. Дети собирались в кухне, принюхивались своими носиками и говорили: "Ой, какие вкусные вещи готовят сегодня на этой керосинке!" Мне было так хорошо от этого, так хорошо!..

- О, да! Как вкусен свежий керосин! - сонным голосом заговорила керосиновая лампа.

- Ах, кто бы напоил свежим керосином мой засохший фитиль! Ах… Где оно, доброе старое время? Мое место было в зале посреди большого стола. Все уголки комнаты освещала я своим светом. Каждый хотел быть поближе ко мне, люди теснились вокруг меня. Старшие при моем свете учили Тору, младшие делали уроки, а хозяйка шила и вязала… Ох, где ты, где ты, мой свет?..

- Да, я тоже помню то самое доброе время, - вступил в разговор стул на трех ножках. - Моя четвертая ножка - добрая ей память! - тогда еще была со мной. Дети называли меня "бабушкин стул", потому что на меня всегда садилась бабушка, чтобы рассказывать малышам всякие занимательные истории. Какие удивительные рассказы я слышал! А дети сидели вокруг нас на полу, держались за мои ножки и слушали… Да-с… Вот было-то времечко! Пока не пришел тот горький день…

- Что с вами случилось в тот день? - спросила керосиновая лампа.

- Он начался с радости и веселья. Дети почему-то дали мне новое имя: "Давидова башня". Поставили на стол моего младшего брата, который был малость покрепче, а меня - ему на спину. Маленькие озорники забрались на стол, потом полезли на братца, а с него - на меня. Этот тянет сюда, тот - туда… И вдруг… Я и сейчас дрожу, вспоминая об этом: вдруг все со страшным грохотом рухнуло. Трах-х!.. Я потерял создание. А когда очнулся на полу, услышал детский плач и звук торопливых шагов, приближавшихся ко мне. Когда меня окончательно привели в чувство и поставили на ноги, оказалось, что у меня остались только три ножки. Четвертая, сломанная, валялась под столом. Вот и все. С тех пор я здесь…

А пасхальная посуда в ящике помалкивала себе, будто бы и не слышала разговора.

- Эй вы там, в ящике! - позвала керосиновая лампа. - А вам не жаль прошедших времен? Вам нечего рассказать о них?

Тихо было в ящике, будто все в нем спали глубоким сном.

Но вдруг оттуда донесся голос - нежный, певучий, звонкий:

- Да, прекрасны были прошедшие дни! Однако мы здесь, в ящике, - предметы пасхального сервиза - ждем грядущих времен, которые еще наступят!

Это был голос красивого высокого бокала на тонкой ножке; его звали Бокал пророка Элиягу.

- Грядущих времен? - мрачно переспросила керосиновая лампа. - Неужели еще какие-то времена придут сюда, на этот темный пыльный чердак?

- Придут и очень скоро! - ответил Бокал пророка Элиягу нежным звонким голосом.

И вдруг весь ящик с пасхальной посудой зашевелились, из него послышалось лязганье, стук, бряк: тарелке и чашки весело позвякивали, ложки и вилки весело постукивали друг о друга, крышки кастрюль приподнимались и хлопались обратно… Вся посуда взволнованно гудела: "Вы слышали?! Вы слышали, что возвестил Бокал пророка Элиягу?! Он сказал: "Очень скоро придет наше время"! Песах! Песах! Скоро Песах! Да, да! В воздухе уже запахло праздником Песах!"

Все обитатели чердака внимательно прислушивались к голосу.

- Что это еще за гомон? - раздраженно спросил сломанный зонтик. - Что за бренчанье и звяканье? В чем причина веселья? "Песах, Песах! - передразнил он. - Даже если Песах придет - какая нам разница? Кто вспомнит о нас? Вот недавно я слышал шум дождя, барабанившего по крыше. Как я обрадовался! Как разволновался! Я думал: вот начались дожди - теперь придут и возьмут меня отсюда, вынесут на улицу, и капли дождя опять, как встарь, затанцуют у меня на спине. Но так никто не явился. Дожди прошумели и ушли - а я все еще здесь. "Песах, Песах…" Ну и что?

- Проснись, вставай, сестрица моя, Кеара для пасхального седера! - обратился Бокал пророка Элиягу к большому серебряному блюду.-Уже совсем скоро Песах!

Кеара и шесть ее дочек - шесть маленьких серебряных тарелочек - были плотно завернуты в белую скатерку и потому не слышали первых слов, которые произнес Бокал пророка Элиягу.

- Проснись, вставай, сестрица моя, Кеара! - повторил он, - Песах уже близко!

Тут Кеара и ее дочки проснулись.

- Песах, Песах! - зашептали тарелочки.

- А вы помните, что такое седер? - строго спросила их мать.

- Помним, помним! - хором ответили тарелочки.

- Я - для эроа, - сказала первая.

- А я - для вареного яйца, - объявила вторая.

- Я - для марора, - промолвила третья.

- Я - для харосета, - выкрикнула четвертая.

- На мне будет лежать карпас, - прозвенела пятая.

- А на мне - хазерет, - присоединилась к сестрам шестая.

Затанцевала первая тарелочка, закружилась вокруг мамы-Кеары, потом остановилась и продекламировала из Агады:

- Этот марор - в знак чего?

- В знак того, что горькой сделали египтяне жизнь наших отцов в Египте, - хором ответили остальные тарелочки, которые не раз слышали эти слова от своих хозяев.

Приподнялась на своем месте тарелочка для харосет и спросила:

- А этот харосет в знак чего?

- В память о глине, которую египтяне заставляли наших отцов месить, а потом делать из нее кирпичи и воздвигать из нее города, - ответили сестры.

Обрадовалась серебряная Кеара:

- Какие умные у меня дочки! Все-то они помнят!

- Что-что? - спросила керосинка обращаясь к Бокалу пророка Элиягу. - Что они там говорят? Я ничего не понимаю!

- Они вспоминают прошлое, - ответил тот, - давным-давно прошедшие дни. Нас с вами тогда еще и на свете не было.

- Такие давние-стародавние? - заинтересовалась керосинка. - Откуда же им, таким маленьким тарелочкам, известно о таких далеких временах?

- Мы знаем, мы знаем! - прозвенел смех шести сестричек. - Нам об этом рассказывают! Каждый год, каждый Песах рассказывают снова и снова.

- А всякому, кто часто рассказывает о том, что было в те времена, - честь и хвала! - закончили все, кто был в пасхальном ящике.

- Дзинь-дзинь, тихо и мелодично зазвенели тонкие стеклянные рюмки. - Мы тоже знаем эту историю. Чудесная история! И грустная, и радостная одновременно. Сладкое, душистое вино наливают в нас, пьют его и рассказывают… Не один и не два - целых четыре раза наполняют нас вином до самых краев. Выпивают вино и читают Агаду, снова выпивают и поют… Дзинь-дзинь, - весело зазвенели рюмки, - дзинь-дзинь!

- Да, - грустно вздохнула керосинка, - вот только нам никто ничего не рассказывает…

- Да, у нас только мрак, пыль и запустение, - скорбно произнес старый зонтик. - Если бы, по крайней мере, нашелся кто-то, кто и нам рассказал бы что-нибудь интересное - нам, может быть, было бы не так плохо…

- Мы вам расскажем! - пообещал Бокал пророка Элиягу, - Когда после Песаха вернемся сюда, мы расскажем вам все!

- Да-да-да! - весело подхватили шесть тарелочек, дочек серебряной Кеары. - Все-все-все!

- Даже песни вам споем, когда вернемся, - хором воскликнули стеклянные рюмки, тарелки и чашки, - только ждите, надейтесь и не грустите!

Все вещи на чердаке взглянули на ящик с пасхальной посудой, прислушались к веселым голосам, раздававшимся из него и, впервые слегка улыбнулись.

- Кто знает… - сказал сломанный зонтик. - Кто знает… Быть может, и на нашем мрачном чердаке станет немножко светлее и радостнее…

- Кто знает… - сказала керосиновая лампа. - Кто знает, какие прекрасные истории расскажут нам они, когда возвратятся!..

И правда: кто знает?